Читать книгу "Эгоистичный мем идеологии, 2020 - Вячеслав Корнев"

видов: уверенность в своем ложном знании и отрицание фактического знания. Добавляем сюда отношение обычного и ученого незнания - получаем диалектический квадрат: 1Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО Я НЕ ЗНАЮ 2Я ЗНАЮ, ЧТО Я НЕ ЗНАЮ 3Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО Я ЗНАЮ 4Я ЗНАЮ, ЧТО Я ЗНАЮ

От слепой уверенности безосновательного мнения, с которой Сократ так быстро разбирался, приводя собеседника к логическому противоречию (1) можно по горизонтали перейти к осознанию пробелов знания (2 - результат поступательного понимания). Но интереснее вертикальный переход к состоянию «Я не знаю, что я знаю» (3). По Платону, знание без самоотчета объясняется гипотезой врожденных идей - наша душа до вселения в тело «видела» чистые сущности, остается лишь правильно их вспомнить. Еще лучше объясняет это психоанализ: «знание, которое не знает» (в терминологии Лакана) - это бессознательное. В нашей психике много скрытого материала, который ждет своего обнаружения через анализ сна, фантазии, с помощью гипноза и т. п.

Последний угол квадрата (4) - самый занятный. Позитивное и полностью прозрачное знание почти недостижимо. Не углубляясь в методологические дебри,22 скажу лишь, что знание фактов

вместе с осознанием принципов и оснований мышления - это философский идеал. В модели диалектического квадрата, диагональный переход 1^4 невозможен, как невозможно волшебное превращение раба чужого мнения в философа. Но вертикальный или горизонтальный переход 2 ^ 4, 3 ^ 4 тоже

проблематичен. В каждом из этих случаев имеет место своеобразное застревание на достигнутом моменте. Владение бессознательным знанием может превратиться в привычку или в профессию (для Платона примером являются поэты - медиаторы вдохновения, создающие прекрасное, но не понимающие, как это происходит) .

Пробуксовывание в клеточке «Я знаю, что я не знаю» - тоже

обычное умственное состояние. С ним знаком каждый преподаватель философии, читающий со студентами «О достоверности» Витгенштейна. Итогом семинара становится не эвристический кураж, а унылое сетование: «что ж, тогда вообще ничего нельзя доказать», «мир непознаваем», «истина недостижима». В повседневной жизни правилом «не нужно заморачиваться» или «не задавай лишних вопросов» руководствуется абсолютное большинство.

СОКРАТ

В этой пессимистической установке - гносеологическое основание цинического разума, твердо знающего, что он не желает знать о реальном положении дел. Вот почему в фильме «Они живут» в намеренно длинной, как замечает Жижек, сцене, приятель Джона не желает взглянуть на мир в контридеологические очки. Он боится удостовериться, в подсказке собственной интуиции: да, с миром всё плохо. Одно дело, когда о неприятности ты знаешь наверняка, другое дело, когда просто не спешишь догадаться. Такой психологией руководствуется больной, не жаждущий документального подтверждения диагноза, или жена, которой, предположительно, изменяет муж...

Инерция мышления, фетишистское полузнание, самообман - те же самые препятствия затрудняют критический анализ идеологии. Диалектическая четверица способов отношения к идеологии

может выглядеть здесь таким образом:

1Я НЕ ЗНАЮ СВОЮ ИДЕОЛОГИЮ 2Я ЗНАЮ, ЧТО НЕ ЗНАЮ СВОЮ ИДЕОЛОГИЮ 3Я НЕ ЗНАЮ,ЧТО ЗНАЮ СВОЮ ИДЕОЛОГИЮ 4Я ЗНАЮ, ЧТО ЗНАЮ СВОЮ ИДЕОЛОГИЮ

Как и в предыдущем случае, наибольшую трудность представляют фазы 2 и 3. Невежественное и часто агрессивное (в пункт 1 входит и позиция «не знаю и знать не желаю!») отношение обывателя к

идеологии легко можно обернуть в позитивное и заинтересованное обсуждение любого политического вопроса.

Рекомендую уже известные методы: наводящие «сократические» вопросы, интеллектуальные провокации, диалектическое переворачивание задачи, перевод абстрактной проблемы в конкретную форму.

Сложнее с сопротивлением знанию и фетишистским полузнанием. Слотердайковский универсальный диффузный цинизм может в равной степени опираться и на квазизнание (2) и на нежелание знать (3). Отсюда же берет начало представление о постидеологическом обществе, в котором либо нет достойных нашей веры истин, либо они слишком хорошо спрятаны. Здесь мы возвращаемся к бодрийяровской дилемме симулякра истины и истины симулякра («скрытой истины» и «истины, скрывающей, что

36,

ее нет» ).

В «Возвышенном объекте идеологии» Жижека цинический разум определяется как более фундаментальная и уплотненная форма господствующей идеологии:

Если пользоваться классическим пониманием идеологии, относящим иллюзию исключительно к сфере «знания», то современное общество выглядит как постидеологическое: преобладает идеология цинизма; люди больше не верят в идеологические «истины»; они не воспринимают идеологические утверждения всерьез. Однако фундаментальный уровень идеологии - это не тот уровень, на котором действительное положение вещей предстает в иллюзорном виде, а уровень (бессознательного) фантазма, структурирующего саму социальную действительность. А на этом уровне наше общество вовсе не является постидеологическим. Циничная отстраненность - лишь один из многих способов закрывать глаза на упорядочивающую силу идеологического фантазма: даже если мы ни к чему не относимся серьезно, даже если мы соблюдаем ироническую дистанцию - всё равно мы находимся под властью этого

I 37

фантазма.

Механизмов самообмана и самовнушения, заставляющих нас принять статус-кво и покончить с неприятными вопросами, несколько. Марксова формула действия старой идеологии «Они не сознают этого, но они это делают» (соответствующая пункту 1 в диалектическом квадрате) легко превращается в императив: «Я не знаю, кому и зачем это нужно, но я должен делать это». Если идеология - это ложное сознание, то проблема здесь снова не в лживом мире, огромным колпаком надвинутом на социальную реальность, а в самообмане субъекта идеологии. Но это искренний, а не цинический самообман.

ОПРАВДАНИЯ ЦИНИЧЕСКОГО РАЗУМА

Формула цинического разума «Я знаю, что это плохо, что меня используют, но всё равно делаю это» представляет собой психологическую и философскую проблему. Почему знание пиарщика, рекламиста или политтехнолога о грязных технологиях пропаганды или маркетинга не мешает ему участвовать в обмане, не ставит перед моральным выбором, не ослабляет уз преданности господствующей идеологии?

Когда критические произведения с обязательным разоблачением и срыванием масок, вроде «99 франков» Фредерика Бегбедера, доходят до целевой аудитории (офисный планктон, бизнес-пехота, маркетинговый пролетариат), то реакция оказывается необычайно слабой. Рекламщик, читающий Бегбедера, смакует остроумные наблюдения и язвительные выпады автора, но игнорирует главное послание романа - предложение послать всё к черту, перейти от послушания к неподчинению, изменить правила игры. Та же самая история с «Generation "П"» или с «Любовью к трем цукербринам» Виктора Пелевина, которые обязательно «проходят» в вузе будущие пиарщики и рекламщики, но утрачивая при этом концептуальный сердечник - критическую философию, презрение к представителям сферы обслуживания власти .

Парадокса здесь нет, поскольку, как объясняет Жижек, именно циническое «знание жизни» подчиняет сознание диктату идеологии (тем более, когда правила игры принимаются за онтологические очевидности, за злую мудрость