Читать книгу "Чужбина с ангельским ликом - Лариса Кольцова"

и на длинную скорбь, я изменилась отчасти и к тебе, мой любимый и утраченный, и вообще к вам, людям. И это ведь тоже причина, почему я выбрала то, что я и выбрала. Свой путь, уводящий меня из мира человеческой, скоро меняющейся суеты в мир, куда не смогла в своё время вернуться бабушка, не захотела отчего-то мама, но куда ушла я, в своё Созвездие Рай. Хотя никакого Рая там и не оказалось. Но об этом я узнала тогда, когда возврата уже быть не могло. В прошлое нет дверей, как говорил мой отец.

— Мне его было жалко, — сказала я дедушке, — он плакал. От одиночества.

— А кто его породил, его личное одиночество? Не хочу я нырять в тёмные глубины этого человека, но кому прощение, кому и воздаяние. И не думаю я, что горе станет его очищением. Он легко это горе отринет и вряд ли изменится. Или думаешь, что, проявив проблеск чувства к сироте, он стал и святым? Тем более, что эта сирота его родная дочь! Святая ты, моё дитя, потому что тебя мутная слеза его ввергла в сострадание. И ты уже дала ему своё прощение. Ибо раскрыла сердце для любви ему. И не Гелию ему жаль, а себя только, дорогого себе и неоценённого ею. Но лишнее говорю я тебе, дитя моё чистое, и низок этим сам. Хочу отнять у него даже самый слабый блик любви. Но не жалей его в том, что якобы не любит его никто. Напротив, чрезмерно уж любят, и многие такие находятся. Это он не любит никого. Не умеет.

— И меня? — спросила я огорчённо.

— Дурочка ты, — и дедушка ласково, как и отец перед этим, погладил мои волосы. — Погладил по головке, ты и растаяла. Вот и подумай при этом, как мало надо человеку, чтобы вызвать в нём ответное доброе чувство, но и этого малого как жаль большинству для других, себе подобных. Доброго слова. Лёгкой ласки, приветливой улыбки, и вот душа согрета. Им этого жаль, а сколько же энергии и силы затрачивают они на взаимное зло и щедры в этом, с затратами не считаются. Накормить голодного им жаль и лишней чёрствой лепешкой, а истратить гигантский ресурс на взаимное истребление не жаль.

— Он не жадный, — оправдывала я отца. — Он местным побирушкам сколько денег давал и даёт, когда они его отлавливают. Да и не истребляет он никого. О чём ты?

— Да я отвлёкся. Стоит мне увлечься, и уж несёт меня поток словес. Что же. Хочешь любить, так люби, хочешь жалеть — жалей. На добрые чувства скупиться не стоит. Они безграничны и восполнение их идёт Свыше. А на зло человек тратит себя, чем себя и разоряет до позорной уже скудости в себе человеческого.

— Дедушка, расскажи ему, где живёт Нэя. Ты ведь знаешь.

— Зачем она ему?

— Он сказал, что она полюбит меня вместо мамы.

Дедушка долго смотрел в розовую и пунцовую листву, слушая голубых птичек, похожих на плоды, которые усеяли ближайшее дерево. Следил за их забавным юрким перемещением. Иногда две птицы тёрлись друг о друга клювиками, слетаясь вдруг вместе и трепеща крылышками, являя их жёлто-зелёную изнанку. Он улыбался, забыв о моём вопросе.

— Он причинил ей столько горя. Даже в её детстве, ещё не зная, он уже стал виновником её сиротства, — ответил дедушка, не переставая следить за игрой пернатых существ. — И поэтому Тон-Ат скрыл её от него. Но не успел раньше. Этот скорпион сумел ужалить её лоно, войдя туда первым и внеся свою информационную печать во всё её существо, став уже её частью. Она не сможет его забыть, и думаю, сама будет искать его. Чего мне-то в это вмешиваться. Но отчего- то мне кажется, что всё повторится, и он будет только мучить её. Хотя, как и знать. До чего же милы и как заботятся друг о дружке. Видишь, самец сует в клювик самочке маленькую мошку в знак расположения, — и дедушка радостно смеялся, наблюдая их мельтешение, такое же неуловимое, как игра света на листьях.

— Пойду я, — сказал он, вставая. — Надо и мне питать своих птах, маленькую и старенькую.

Дедушка был всем для нас с бабушкой. И слугой, и поваром, и прачкой, и экономом, заведуя деньгами и всегда зная, что купить на рынке в городке, или же в столице, где часто бывал, привозя оттуда то, чего не находил здесь. Последнее время он часто уже брал в столицу и меня. И я полюбила поезда, удивляясь тому, как оказывается велик мир за пределами нашего, будто навечно уснувшего, места обитания.

Дневник Нэи. Уход — или же изгнание? — из царства Тон-Ата

За пределами нашего, будто навечно уснувшего, места обитания где-то шумел, пульсировал и всё так же кипел людскими страстями огромный мир. Может, был он и грязен, и бестолково — суетен, но какую боль, какую тягу он вызывал во мне при одном касании мысли к его неотменяемому никаким моим забвением существованию. Тон-Ат, сколько я его помнила, всегда был такой же, седой, бодрый и немолодой. Кем была ему я? Все считали, что женой. А как было на самом деле? Даже спустя многие годы, мне трудно дать однозначное определение, кем были мы с Тон-Атом друг для друга. Существует некое препятствие во мне самой, чтобы разобраться в тех отношениях, что нас связывали помимо дружбы и доверия. Когда я вглядываюсь в тот глубокий колодец прошлого, откуда едва-едва мерцают размытые образы, та жизнь не кажется мне реально существовавшей хоть когда. Однажды он сказал мне, — Я хочу, чтобы ты была счастлива без меня в своей последующей жизни. Ты не познала любви со мною. Ты спишь сейчас, но это не значит, что будешь спать и далее.

— Но я люблю тебя. А тот забыт. И его любовь тоже. И тело моё забыло его. В сущности, оно никогда и не знало его. Не успело, к счастью.

Тон-Ат, прикасаясь к моим губам своими подвижными, красивыми, всё умеющими пальцами, смотрел грустно, — Нет. Ты ничего не забыла. И тело твоё таит в себе память о нём, о его вхождении в тебя. Да и к чему твой обман, или всё же самообман?

— Разве что-то было?

— Было. И не только в опустевшем здании клиники той ночью, куда привела его к тебе своевольная твоя бабка. Ты стала женщиной ещё там, у Гелии. Но сон о жалящем скорпионе скрыл для тебя первое познание мужчины. Он сумел тебя усыпить, и ты