Читать книгу "Жрица - Анастасия Верес"

спиной происходит движение, и, расслышав презрительное фырканье Вербы, я догадываюсь что сии приветствия просто ритуальные. Охотник проходит вперед, останавливается за спиной и кладет на стол оковы для рук.

— Не сверкай глазами, Верба, — дружелюбно говорит Туман. — Таково условие вождя.

Он садится рядом, а я поднимаюсь со стула, отхожу чуть в сторону, ближе к окну. Прижимаю перевязанную руку к животу и бездумно накрываю другой. Я знаю только его голос, и ни к чему смотреть в лицо. Так моя злость не обретет формы и развеется.

— Она хочет ехать на лошади. Думаю, с этим можно повременить, — говорит Рутил, и по звуку я слышу, как он двигает оковы. Лязг металла слегка нервирует, но ничего такого, чтобы могло вывести меня из равновесия.

— Что значит — на лошади? — удивляется Туман. — А если она рванет с обрыва? Я уже такое видел.

— Мое условие, — сухо произношу я, не оборачиваясь. На мгновение в комнате повисает тишина. Прозвучало слишком дерзко? Я облизываю пересохшие разбитые губы и все равно смотрю в окно.

Туман хмыкает и по звуку отодвигаемого стула я понимаю, что он поднялся. До боли стискиваю пальцы в кулак. Если он подойдет, чтобы снова нашептать на ухо гадостей, то мое мнимое спокойствие исчезнет.

Не оборачивайся. Не смотри. Не выдержишь.

— Твоя ответственность, Рутил, — бросает Туман и тенью проходит к двери. Он выскакивает на улицу, и я стремительно отворачиваюсь. Смотрю на Рутила и Вербу.

— О чем он? — говорю все так же сухо, потому что нельзя позволить себе другого.

— Когда я забрал тебя сюда, а не оставил у вед под надзором Тумана, вождь предупредил, что за любые последствия отвечаю я.

— Например?

— Если ты умрешь. Если умрет кто-то из наших по твоей вине.

— Почему ты мне не сказал? — я нисколько не понимаю Рутила. — Почему не оставил у ведов?

— Из-за меня… — вступает Верба, но замолкает, столкнувшись с тяжелым взглядом мужа.

— Я сам решил, — он говорит так, что и сомнения не возникает.

Тру ладонью лицо. Ну ладно Верба, она о последствиях не думает, но Рутил не кажется праздным юнцом, чтобы так глупо рисковать семьей.

— Ты ничем не обязана, — твердо произносит он, глядя мне в глаза. — Я поверил своей жене. И если это не окажется правдой, отвечать тоже мне. Ясно?

Я смотрю на Вербу, пытаясь уловить, о какой правде речь, пока она не разводит полы рубашки в стороны и не показывает небольшой след от ожога на животе. Ровно там, где я прикладывала руку, чтобы вернуть Иве биение сердца.

— Пришлось рассказать, как все было, — она виновато опускает голову. — Иначе они бы тебя не отпустили.

Наивная Верба, они и не отпустят теперь.

Решительно беру со стола оковы и защелкиваю на запястьях. Я еще не проиграла. В любом случае, сигануть с обрыва всегда успеется. Рутил с безнадегой в глазах наблюдает за этим, и мы поднимаемся.

— Я тоже поеду, — заявляет Верба. Рутил, вздохнув, кивает, никак не может ей в чем-то отказать.

— Разбалуешь ее. — Качнув головой в сторону убежавшей девчонки, я неодобряюще поджимаю губы.

Машина у дома утробно рычит, дожидаясь нас, Туман не выходит проверить мои оковы. Я подхожу к лошади и провожу рукой по ее морде, чуть склоняюсь, давая к себе привыкнуть, беру за поводья и тяну. Кобыла покладисто шагает вперед и слегка толкает меня носом, проходится губами по руке. Подпускает. Я подпрыгиваю и с большим трудом усаживаюсь верхом, тело моментально отзывается на чрезмерное усилие болью в ушибленных местах и ослабевших мышцах. Рутил и Верба с Ивой в корзинке усаживаются в машину, Туман трогает с места, и я пускаю лошадь вскачь следом за ними.

Путь дается мне легко, несколько дней пыток и побоев не уничижают годы езды верхом в любом состоянии. Кобылка славно слушается любого движения руки и пяток. Я очень стараюсь не тревожить раненную ладонь лишний раз, но она все равно снова начинает кровоточить. По прибытию спешившись, я привязываю поводья к столбу и нарочито не поднимаю взгляда. Дверцы машины хлопают, там тоже была поездка не из веселых, потому что слышно только Иву. Верба подходит, потряхивая корзинку, чтобы как-то угомонить плачущую дочь:

— Нам туда.

Я киваю и, по-прежнему смотря исключительно себе под ноги, иду за ней. Рутил дожидается нас у дверей, пропускает Вербу вперед, а меня наскоро наставляет:

— Говори спокойно, уверенно. Глаз не прячь, как сейчас. Отвечай только за себя. За нас с Вербой я сам отвечу.

Что мне ему сказать? Что дурак, каких свет не видывал?

Он входит первым, я за ним. В комнате полно людей, судя по отбрасываемым теням, — те же хаасы, по центру дальней стены три стула, на одном из которых — вождь, по сторонам — еще двое. Я смотрю исключительно на него.

— Это суд? — голос мой тверд, как и всегда. — В чем моя вина, вождь? Разве я нарушила ваши законы?

— Как мне к тебе обращаться? — громко спрашивает он, чуть подаваясь вперед.

— Как угодно. — Я пожимаю плечами.

— У тебя нет имени? — усмехаясь, он подкладывает кулак под щеку.

— Оно тебе ни к чему. — Я кажусь забавной зверушкой, попавшейся в силки, только и всего. Пусть так и остается.

— Это не суд, неназваная. Мы хотим слышать твою историю. Если будем судить, то не тебя.

— Я иду на Запад, вождь. Это все.

— Хорошо, — кивает он и откидывается на спинку стула. — Тогда мы сначала выслушаем других, а потом снова тебя. Черный Туман!

Происходит секундная заминка, прежде чем в зале действительно наступает тишина.

— Девушка действительно двигалась на Запад, пока я следовал за ней. Приметил, потому что странная. Одна в пути, налегке, ни оружия, ни защиты, пешком. Шла лесами, останавливалась только в двух городах. В первый раз, когда я снова отыскал ее на улицах, выходила из горящего дома, там погибла семья. Во втором городе лично видел, как она женщине в грудь ритуальный нож вонзила в святом круге. Не вмешался, не знал всех обстоятельств. Выяснил, кем была эта женщина, сказали, что служила в храме, а в последний год ушла в отшельницы. Прознал про нож и жертвоприношение, а девушка внезапно решила взять коня и уйти глубже в лес. Меня почуяла задолго, хотела скрыться. Я ее нагнал, пришлось стрелять в коня, иначе могла уйти. Когда она у реки в воду сорвалась, вытащил, думал, мертвую, а она задышала. По дороге она кромулом крыс убила, хотя и глаза, и руки я ей завязал, и меня пыталась придушить. Уверившись в своей правоте,