Читать книгу "Верная (не)верная - Евгения Грозд"

головы, оправила складки пиджака.

— Привет, — Максим мягко улыбался мне, оглянувшись назад.

— Привет, — вежливо кивнула, но в груди тут же знакомо заныло.

Я скучала по этой улыбке, по глазам, по ямочке на подбородке. Господи, да по всему, чем владел этот мужчина. Руки слегка задрожали, и, чтобы скрыть компроментирующий меня факт, сцепила их в замок, с целью хоть немного унять.

— Как ты? Давно не видел тебя.

— А я тебя, — сухо ответила, вытянув шею в аристократическую длину и подняв чуть выше голову. Он не должен понять, что думала о нём, не должен знать о сумбуре в душе. — У меня всё хорошо. Тебе как работается в доме?

— Неплохо. Я сейчас усиленно готовлюсь к важному бою. Ушёл аж с головой. С работы сразу на тренировку. Времени, можно сказать, совсем не остаётся.

Зачем ты смотришь так виновато? Так, словно предал или бросил. Так, будто обязан мне чем-то и не выполнил свой долг. А эти слова? Словно хочет оправдаться. Это лишнее.

— Хорошо. Ты молодец. Уверена, что у тебя всё получится, — безынициативно уронила в ответ, выдавив дежурную улыбку.

Но его не обманешь. Смотрит недоверчиво и… С жалостью?!

Кухарка плюхнулась рядом со мной, вынув от горьких выводов. В чёрном одеяние и платке, на носу стильные тёмные очки, на руках кружевные митенки. Женщина протянула мне такой же чёрный шифоновый шарфик и упаковку бумажных салфеток. Да, милая Варвара подготовилась на славу.

Павел сел на водительское, сразив всех шлейфом от сигаретного дыма, который опрометчиво зажевал мятной жвачкой.

— Павлуша, в церковь надо ещё за свечками заехать, — спохватилась Варвара Петровна.

— Там на кладбище есть часовня. Заскочим по дороге, — ввернула я.

— Вот и хорошо, — Варвара ласково похлопала меня по руке, увы, видя моё каменное лицо, она приняла это на свой лад. — Ну не злись на Алёшу. Он завтра обещался заехать к Валентину. Ты же понимаешь, что твой муж занятой человек.

Боже, Варечка, заклинаю не говори мне ничего о нём! Но, выдавив лучшую из своих фальшивых улыбок, приобняла сердобольную повариху..

— Я всё понимаю, Варвара Петровна.

Кухарка вздохнула с чувством выполненного долга, задумчиво глянула на дорогу и вновь переполошилась:

— Максимка, а корзину-то забыли на кухне! Я ж собрала съестного, чтобы помянуть. Ой, голова дырявая! Вернуться надо…

— Спокойно, тёть Варь, — Макс не удержался от улыбки. — Корзина давно в багажнике вместе с лопатой и бутылью воды.

— Ох, спасибо, дорогой. Аж сердечко зашалило, — и Варвара Петровна принялась обмахиваться платком.

Актёрские данные у нашей любимой стряпухи всегда были на высоте, поэтому я и Макс обменялись понимающими и чуть смеющимися взглядами.

Очередной крючок запретного счастья дёрнул за жилу. Мне нравится в нём буквально всё — озорной прищур, открытая улыбка, прокол на ухе от ношения серьги в прошлом, манера потирать костяшки пальцев. Этот парень смог воплотить в себе всё, о чём я мечтала когда-то в свои пятнадцать. Всё чего меня лишил супруг, придя в мой дом и отобрав то, что было так дорого и мечту в придачу.

На кладбище, как и положено, тихо, спокойно и умиротворённо. Дневное солнце в зените и весело проникает своими лучами сквозь вату пушистых облаков. Всё шептало о прекрасном дне, но три фигуры медленно идущие меж мемориалов и оград не замечали этих радостных мелочей. Правильно ли? Мы в спальне, где спят вечным и безжизненным сном дорогие сердцу люди. Только их лица с мраморных памятников и фотографий смотрели на нас и на этот прекрасный, но жестокий мир. Все такие разные, красивые и так спокойны — их беды, страдания, ошибки закончились, как и радость, и счастье, и любовь. Всё прошло, как и она сами.

Глянула на Максима, который шёл за нами следом между оградок. Он вглядывался в памятники и тоже о чём-то думал. Губы его иногда сильно сцеплялись, если он проходил мимо могил с молодыми людьми или вовсе мимо детских захоронений.

Валентин Дмитриевич Филатов — слева от моего отца. Правее Илона Сергеевна Филатова. Мамочка! Проглотила огромный ком, веки защипало от горячих слёз. Наступит ли когда-нибудь тот день, когда, придя сюда, я не буду плакать? Когда буду говорить им, что у меня всё хорошо? Когда на душе станет мирно и спокойно?

Втроём принялись прибирать мемориал. Тётя Варя протирала мраморные плиты и оградку тряпочкой, я же пропалывала клумбу с многолетними цветами. Репей и крапиву глубоко проросшую в почву, Максим подкапывал и убирал в кучу, которую после свалил за деревом, где не было захоронений. Закончив облагораживать территорию, возложила букет роз на постаменте родителей, а на памятник брата поставила оловянного солдатика.

— Валюша коллекционировал их, — слышу, как Варвара шепчет мужчине. — Антикварные. Не помню, как называется…

— Канониры, — пояснила я. — Начало двадцатого века. Германия. Немцы расписывали каждую игрушку в ручную. Этого солдатика не хватало в коллекции, потому что его глупая старшая сестра стащила игрушку, чтобы поиграть и забыла вовремя вернуть.

Мысль увела в прошлое, когда мне одиннадцать, а брату восемь. Родители ищут его солдатика, а я, испугавшись наказания за то, что взяла без спроса, солгала. Спрятала своё преступление там, где никто никогда не найдёт. Так и случилось. Теперь сама нашла в старых вещах за подкладкой девчачьего кошелька, в котором хранила коллекционные монеты.

— Он так и не узнал правду, — горько уронила я, глядя на солдатика.

— Думаю, он знал, — вдруг произнёс Максим и, взяв игрушку в руку, протянул мне обратно. — Он просто подарил тебе его, чтобы этот солдатик приглядывал за старшей сестрёнкой.

Сдерживать слёзы стало невмоготу. Дрогнувшей рукой приняла солдатика и, сжав в ладони, тоскливо приложила к груди, словно обнимая брата. Кухарка погладила мою понурую спину и перекрестилась.

— Надо помянуть, — и принялась раскладывать конфеты, печенья и хлеб. Максиму всучила свечи, веля поджечь фитили, я же не сводила глаз с фотографий на памятниках.

Боль с каждым приходом сюда была невыносима, но сегодня мне больней ещё на одну жизнь. Простите меня, мои любимые. Простите за то, что не с вами. За то, что отдала свою душу не вам, а вашему убийце. Я слабая… Но я смогу. Рано или поздно, но справедливость будет за нашу погубленную семью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Лерочка, может хочешь побыть с ними наедине? — Варвара, как всегда сентиментальна, но да, я хочу говорить с ними вслух, без посторонних ушей и глаз — только я и моя семья.

— Если возможно? — робко глянула на Максима, который отчего-то нахмурился.

— Конечно, дорогая, — Варвара Петровна тут же поспешила прочь, потянув за собой уперевшегося мужчину. — Отойдём, Максимушка.