Читать книгу "Образ Беатриче - Чарльз Уолтер Уильямс"

о Беатриче, «пока я не буду в силах повествовать о ней более достойно». Сонет с его аристотелевской ссылкой едва ли можно отделить от видения. Считается, что именно в этот момент ему открылся принцип построения «Комедии». То есть вместо ложного убеждения, легкого увлечения, псевдообраза, ему был дан истинный результат истинного образа.

Если бы все на этом и кончилось, на свете просто стало бы одним шедевром больше, но нам дано намного больше. Данте закончил «Новую жизнь» на этой высокой ноте. Спустя годы он написал «Пир» и там, серьезно, не смущаясь и не умалчивая, рассказал нам все остальное. Эта книга была задумана как сборник прозаических комментариев к четырнадцати канцонам, но закончены были только введение и трактаты, или главы, и на первых трех канцонах работа прекратилась. Логично было бы предположить, что Данте отказался от продолжения «Пира», поскольку уже приступал к созданию «Комедии». Предполагается, что начало работы над «Комедией» приходится на первые годы изгнания, хотя некоторые стихи были написаны раньше. «Это, — говорит д-р Гарднер[45], — первая серьезная работа по философии на итальянском языке, — новшество, которое Данте отстаивает во введении. Там объясняется, почему он комментирует свои канцоны на родном языке, а не на латыни. Это весьма страстная речь в защиту родного языка». Он действительно говорит об этом в предложении, которое связывает образ речи с образом Беатриче:«Этот мой родной язык вывел меня на путь познания, которое и есть предельное совершенство, поскольку я с помощью этого языка приобщился латыни и смог постичь ее. Латынь же открыла предо мной впоследствии и дальнейшие пути. Таким образом, очевидно и мною самим испытано, что язык стал для меня величайшим благодетелем»[46].

Данте обычно начинал свои работы «высоким стилем», поскольку это было принято в его время. Его слова вполне естественны, как естественна девушка на улице, люди, которые его окружали, язык, на котором он говорил в детстве. На этом языке он постигал знаменитые философские построения, мифы, современную ему эсхатологию. «Пир» предназначался для простых людей (вовсе не следует понимать под этим обозначением бедняков). Данте сравнивал народный язык с тем «ячменным хлебом, которым насыщаются тысячи; для меня же останутся полные коробы. Он будет новым светом, новым солнцем, которое взойдет там, где зайдет привычное; и оно дарует свет тем, кто пребывает во мраке и во тьме, так как старое солнце им больше не светит».

Данте предлагает использовать итальянский язык вместо латинского? Несомненно. Объясняет принципы существования? Конечно. Но, возможно, в этом также проявилась его интуиция, полет воображения, объединяющий все эти Образы без исключения в сознании человека, и уместность каждого из этих образов на выбранном Пути.

Центральными идеями новой книги должны были стать все те же категории — любовь и добродетель. Эти четырнадцать канцон многих привели в восторг, но восхищались читатели скорее их красотой, чем смыслом, в них заключенным. Попробуем объяснить, что он имел в виду. «Если в настоящем сочинении, которое называется "Пиром" — и пусть оно так называется, — изложение окажется более зрелым, чем в "Новой Жизни", я этим ни в коей мере не собирался умалить первоначальное мое творение, но лишь как можно больше помочь ему, видя, насколько разумно то, что "Новой Жизни" подобает быть пламенной и исполненной страстей, а "Пиру" — умеренным и мужественным. В самом деле, одно надлежит говорить и делать в одном возрасте, а другое — в другом. Поведение уместное и похвальное в одном возрасте бывает постыдным и предосудительным в другом. ... В прежнем моем произведении я повествовал, будучи на рубеже молодости, а в этом — уже миновав его. И так как истинное мое намерение отличалось от кажущегося при поверхностном ознакомлении с упомянутыми канцонами, я ныне собираюсь раскрыть их аллегорический смысл после уже поведанного буквального смысла». Его упрекали в том, что он делает уступку той страсти, которой дышат канцоны. Теперь он намерен показать, что не страсть двигала им, а истинным поводом для их написания была добродетель — «movente cagione». Это соображение пригодится нам и при рассмотрении «Комедии».

«Новая жизнь» и «Пир» посвящены одной и той же теме, обе книги обращены к непорочной Любви — «di amore, come di virth». И если «Новая жизнь» была (как говорил сам автор) «пламенной и исполненной страстей», то «Пир» должен быть «умеренным и мужественным». Стихи (в обеих книгах) имеют двойное значение — буквальное и аллегорическое; и Данте намерен работать с обоими смыслами. Возможно, стоит заметить, что когда говорят, что стихотворение имеет два значения, у нас есть только один набор слов. Само стихотворение делает возможным союз смыслов. Стихотворение — это образ, содержащий множество возможностей толкования, но прежде всего оно выражает соответствие образов друг другу. Именно само стихотворение, а не буквальное или аллегорическое значение того или иного образа, составляет целостный образ, а различные значения не заменяют его, а помогают и обогащают мысль. Читатель может выйти за пределы стихотворения, следуя за значениями, но только для того, чтобы снова сосредоточиться на целом. Вергилий мог бы сказать, что и поэзия находится в центре круга, от которого равно отстоят все части окружности, но с критикой дела обстоят иначе.

Итак, вначале автор определил, каков будет характер «Пира». На этом заканчивается вводный трактат. Мы переходим ко второму трактату и в первой же канцоне вновь встречаем Даму Окна. Она представлена не менее торжественно, чем Беатриче, и с привлечением тех же астрономических объектов. «Звезда Венера на своем круге, на котором она в разное время кажется то вечерней, то утренней, уже дважды успела обернуться с тех пор, как преставилась блаженная Беатриче, обитающая на небе с ангелами, а на земле с моей душой, когда перед очами моими предстала в сопровождении Амора и заняла некое место в моих помыслах та благородная дама, о которой я упоминал в конце «Новой жизни». Значит, прошло три года после смерти Беатриче, то есть немалый отрезок времени после окончания предыдущей книги. Данте повторяет, что благородство Дамы тронуло его, «она казалась настолько одержимой жалостью к моей осиротелой жизни, что духи очей моих с ней особенно подружились» и его «душа охотно согласилась подчиниться ее образу». Правда, это случилось не сразу. «Прежде, чем созрела во мне эта любовь, потребовалось великое борение между мыслью, ее питавшей, и мыслью, ей противоборствующей, которая в образе прославленной Беатриче еще удерживала за собой твердыню моих помыслов» («Пир», II). Но (как откровенно признается Данте) образ ее укреплялся день ото дня,