Читать книгу "Слабых несет ветер - Галина Щербакова"

Конечно, плохая, гадкая мысль о женщине болью прошла насквозь, и вот тогда-то он пошел на горбатый мостик. Лешему полагается скрыться в лесу.

А сейчас он наобум лазаря опять шел в дом, по памяти «стоп». Он уже не помнил этаж, он шел пешком, рассчитывая, что признает дверь по тонкой памяти. Признал сразу. По тому случаю, когда он столкнулся тут с мужчиной из тех, кто лощены, удачливы и без грязи под ногтями. Они стояли тогда вот так. И Павел встал так, как стоял тот мужчина, а потом как стоял он. Потом он бежал, а внизу его ждала зацепившаяся за перила куртка.

Потом он разыгрывал ту старую мизансцену, отворилась дверь, и вышла девочка. Конечно, она испугалась и закричала: «Георгий! Ко мне!» И тут же в дверях вырос худенький мальчишка, странно, но Павел подумал, что выйдет мощный бультерьер, и захочет ли девочка сдержать собаку?

— Простите, простите, — сказал Павел, — видимо, я ошибся квартирой. Здесь жила дама, фу-ты ну-ты. — Именно это несвойственное его лексике слово выскочило на язык, но сказал, как сказал.

— А как ее зовут? — спросила девочка, и глаза ее открылись так широко и так заинтересованно, что Веснин сразу понял, что ногами вступает в самое сердце чьей-то жизни, а эти глаза — просто дверь в него. Но была и дурь обстоятельств, которая заключалась в том, что он не знал ответа на элементарнейший вопрос девочки, а соврать ей что-то не мог опять же из-за этих ее глаз, которые не смотрели, не разглядывали, а проникали в самую печень. Что это за свойство такое у нее, можно сказать, ведьминское. А оно и было таким, и Алка впервые в жизни ощутила в себе некую силу знания ли, догадки, которой обладала одно время ее родственница тетя-бабушка Наталья, с которо'й она встречалась редко, но каждый случай помнит, каждый почему-то помечен…

— Стыдно признаться, — честно сказал Павел, — но я не знаю ее имени. Просто однажды она была ко мне добра, когда мне казалось, что это последнее на земле кончилось совсем и навсегда. Она помогла мне выжить, а я не удосужился узнать ее имени.

— Заходите, — сказала Алка, несмотря на остораживающие ее движения Георгия, — заходите, заходите… Вы Павел Веснин.

Он шел, ошеломленный знанием девочки, кто он есть такой. Разве он тогда представлялся? Не помнит. Черт его знает. Может, и представлялся. Та кошмарная ночь так и осталась ночью, темнотой, бедой и женщиной без имени.

Да, он узнал эту квартиру. В маленькой комнате все так же стоял диванчик, но его провели в большую, и тут он увидел портрет женщины, имени которой не знал. Алка увеличила фотографию матери с любительского снимка.

Сама Алка такой маму не знала, это была совсем молодая и счастливая девушка, но ведь именно счастье, идущее от нее, Павел и помнил.

— Да, — сказал он. — Это она. Только очень молодая, как сейчас вы.

— Нет, — сказала Алка, — здесь маме двадцать лет, а мне еще восемнадцать.

— Скажи, как мне ее увидеть? — спросил Павел.

— Мамы нет, — ответила Алка. — Она умерла еще в прошлом году.

— Господи! — прошептал Павел. — Господи! Как же так? Почему? Я вообразить себе не мог, когда оказался у ваших дверей.

— Ну откуда же вам знать? — сурово сказала девочка.

— Что у нее было? — недоумевал Павел. И тут он увидел, как девочка взяла мальчика за руку и сжала. Это был определенно какой-то сигнал — молчать, не возникать. Не сказать правду.

— А вы в Москве проездом, — спросила Алка, — или как?

— " — Да нет, — ответил Павел. — Я теперь тут живу.

Простите, а где похоронили вашу маму?

— На Ваганьковском, — сказала Алка. — Сами не найдете. Это в самой середине. Туда надо знать, как идти.

Павел не настаивал, потому что понимал, что если живая женщина кусочком своего счастья однажды поделилась с ним, то мертвая не имела к нему никакого отношения.

— Извините. Ей-богу, я потрясен. — Он уже уходил, когда девочка сказала:

— Мою маму звали Елена Громова. Она вас помнила.

Она рассматривала его. Мысли кружили разные. Вот человек, который стал причиной смерти твоей матери. У него есть сын, который на самом деле сын бабули и Кулачева, он даже похож на Кулачева. Они все обожают Пашку, он такая прелесть, что других таких просто нет. И при чем тут этот могучий дуболом, на которого когда-то запала ее бедная, потерявшаяся в жизни мамочка. Но она сто раз ей повторяла: «Запомни: его зовут Павел Веснин».

Зачем? Вот он сидит перед ней. Что делать ей дальше?

— Она умерла родами, — сказала Алка. Именно так, как говаривали раньше. Сейчас говорят: умерла от родов.

— В наше-то время? — пробормотал Павел.

— Сложный случай, — ответила Алка.

— А ребенок жив?

— Замечательно жив, — сказала Алка. — Между прочим, его зовут Пашка — Это была уже подсказка.

Но имя Пашка никогда не идентифицировалось у Павла с собственным именем. Дома его звали Павлик, Павлушка, в нежности — даже Люшенька. А Паша была дворничиха.

Она собирала «пьяную посуду для семейного додатку». А Алка смотрела ему прямо в зрачки, она ждала, как вспыхнет в них потрясение. Но зрачки как зрачки. Черные неговорящие точки. В них не было ничего.

— Видимо, вы о чем-то с мамой недоговорили. — Теперь она спокойно уводила от главного. — Во всяком случае, от мамы я слышала ваше имя и фамилию, не помню в связи с чем.

— Мальчик живет с отцом? — спросил Павел.

— О да! И с бабушкой! Они так над ним трясутся, как ненормальные. Я его тоже обожаю. Сейчас я вам покажу фотографию.

И Алка вынесла большую фотографию, на которой Кулачев (тот самый умелец, удалец, что стоял у двери — узнал Павел) держал на руках толстого ребенка, из тех, которым полагается рекламировать прикормы и витамины. Обняв взрослых за плечи, широко улыбалась Алка, а мальчик из соседней комнаты (скорее всего грузин) стоял со стороны бабушки, слегка смущенно отстраненный.

— Спасибо, — сказал Павел, возвращая фотографию.

— Каков наш Пашуня?

Он идиот. Он не понимает, что фотографии с детьми показывают исключительно для восхищения.

— Классный! — ответил Павел, подымаясь. — Извините, что явился «не звали». — Он рванул так, потому что возникло странное искажение времени: будто он здесь уже долгое-долгое время, а вот отца бутуза видел вчера, и сейчас почему-то испытал странное беспокойство, что выйдет, а на площадке он, вот и объясняйся, и создаст Павел ситуацию, которую ненавидел больше всего, — объяснение с мужем-козлом, со свежевыросшими рогами, а ты ему: ты что, Вася, Коля, Борюха, я ж за спичками, за солью, я ж просил мне брючину зашить, помнишь, как я на гвоздь напоролся.

Одним словом, Павел выскочил как ошпаренный и, как в прошлый раз, лифтом пренебрег, а пошел, как знал, на мосток, потом в лес, а там глянь — к метро вышел.