Читать книгу "Бегом на шпильках - Анна Макстед"

Все эти намеки на отсутствие помады на губах уже начинают действовать мне на нервы. Возможно, я страдаю инвертированным дисморфным расстройством организма и на самом деле в два раза уродливее, чем мне кажется. Но вожделение одерживает верх над всеми остальными чувствами, и я кричу в трубку:

— О, да, да, конечно, спасибо, пусть немедленно поднимается! — Меня грызет чувство стыда оттого, что сомневалась в нем.

— Не за что, — отвечает Салли, хихикая. — Через секунду он будет у тебя.

Швыряю трубку на рычаг и начинаю судорожно метаться по кабинету в поисках косметички, но та оказывается где-то на самом дне сумки, погребенная под толстенной книжищей под названием «Сталинград», которой меня снабдил Сол (я все еще не оставила попыток начать ее читать). Наконец мне удается вырвать косметичку из плена. Практически готовая отщелкнуть крышку пудреницы, я слышу осторожный стук в дверь. Быстренько запихиваю косметичку куда подальше и наспех прочесываю пальцами волосы.

— Войдите! — хриплю я.

Мой визитер шагает через порог, сжимая в руке огромный букет темно-красных роз, и у меня внутри все опускается.

Он пристально смотрит на меня, и улыбка постепенно сползает с его лица.

— Что, — говорит Сол таким голосом, которого я раньше никогда от него не слышала, — что это у тебя на подбородке?

Глава 5

В современном обществе считается неприличным отпускать бороду. (Во имя равенства и справедливости надо отметить, что это относится и к женщинам.) Борода — это что-то такое несвежее, клочковатое и может отращиваться лишь в экстремальных ситуациях. Особо опасной я лично считаю модельную щетину, которую вообще нужно запретить законом. Если бы мое мнение хоть что-то значило, то мой подбородок не выглядел бы сегодня так, словно его мутузили сырной теркой, а Сол не пялился бы молча на дорогу и не вел бы свой «лотус» с более старческой скоростью, чем обычно. Меня одолевает ужас. Сползаю поглубже в кресло и принимаюсь накручивать волосы на палец. Последние десять минут мне было совсем не до веселья.

— Что значит: что это у меня на подбородке? — прошептала я в тот момент, чувствуя, как внутри медленно раскручивается завиток страха.

Рука взлетела сама собой, инстинктивно закрывая раздражающий прыщик. Вот только прыщик оказался вовсе и не прыщиком. А подсыхающей коричнево-красной коростой. Раной, полученной от долгого, неистового трения о чью-то небритую челюсть.

— Я должна тебе кое-что сказать, — проговорила я тихим голосом.

Ждала, что Сол, вмазав кулаком в стену, как любой нормальный мужик, проорет: «Ах ты, сука! Я его убью!». Но он ограничился лишь следующим:

— Ты, видимо, забыла: у нас на полвосьмого заказан столик в «Оксо Тауэр». Там все и обсудим.

У меня даже челюсть отпала. Правда, тут же захлопнулась, и я согласно закивала головой. Сол распахнул передо мной дверь, так что пришлось раболепно сгибаться, проныривая у него под рукой. И только подойдя к машине, я сообразила, что розы так и остались умирать на столе в кабинете.

— Как на работе? — пищу я тоненьким голоском.

— Нормально, — отвечает Сол и принимается что-то насвистывать себе под нос. По-моему, тему Селин Дион из «Титаника».

С силой сцепляю ладони, чтобы перестали трястись. Напряженность такая, что можно спятить. Никто не удивится, если я сейчас лопну как воздушный шарик, замусорив салон клочьями красной резины. До недавнего времени мне казалось, что Сол — безвольный человечек, мямля и тряпка, не более страшный, чем какое-нибудь кино с Мег Райан. Но теперь мое мнение изменилось. Теперь Сол — это Грязный Гарри с арифмометром в руках. Искоса продолжаю поглядывать в его сторону: хочу убедиться, что он не впал в спячку.

— Можно я включу радио? — слышится мое блеянье.

— На твоем месте я бы этого не делал, — говорит он.

Поспешно отдергиваю руку, которая уже практически дотянулась до ручки магнитолы. А ведь раньше Сол всегда со мной соглашался, чего бы мне ни захотелось. Как-то раз он нечаянно разбил грязную тарелку, и я попросила его вымыть осколки прежде, чем выбрасывать в ведро, — я просто не смогла бы спокойно спать, зная, что они лежат там грязные, — так он выскоблил их с «Фэри» и с любовью в голосе сказал: «А ведь мы с тобой совершенно одинаковые!» И купил мне новую тарелку. У него доброе сердце, и он умеет прощать. Надеюсь.

Мы молча поднимаемся в серебряном лифте и входим в бар. Внутри полно светящихся, довольных лиц. Как же мне хочется стать одним из них! Да я готова даже стать табуреткой у пианино — лишь бы вырваться из холодного ада спокойствия Сола.

— Что-нибудь выпьешь? — бормочу я в его левую ноздрю.

— Да, спасибо, лимонад, — отвечает он. И кивком головы указывает в сторону свободных стульев у стойки. — Я пойду договорюсь насчет столика.

Смотрю, как он целеустремленно шагает в сторону зала. В этом темном костюме он выглядит еще более тощим. Плачу за водку с клюквенным соком, мечтая лишь об одном: как бы смыться в параллельные миры.

— А вот и я, — возвещаю я хриплым голосом.

— Я весь внимание, — говорит Сол.

Жуя кончики волос, приступаю к рассказу. По мере развития монолога до меня начинает доходить, что Крис не позвонит и что я стала жертвой обычного мужского обмана, поставив под угрозу практически идеальные взаимоотношения. Неужели я и вправду поверила, будто человек, который говорит «Поменьше слов — побольше дела» и при этом не краснеет от стыда, непременно позвонит, если сказал, что позвонит? Вся съеживаюсь на стуле, пытаясь унять грызущую изнутри боль. Ты нужен мне, Крис; мне нужны твои прикосновения; ну почему, почему мне всегда не везет; почему все всегда получается через одно место? Напоминаю самой себе: так мне и надо, Сол — вполне достойный человек, чтобы связать с ним остаток жизни. Собираюсь с духом, готовясь к потокам брани. До смерти боюсь приступа ярости Сола, но это все же лучше, чем ужасное ожидание. Когда стрелки часов показывают 19:30, мне уже хочется упасть на колени перед официанткой и умолять ее побыстрее разделить нас столиком.

Эта мегера усаживает нас в самом укромном уголке. Сол запросто мог бы сейчас зарубить меня кухонным тесаком, и никому бы не было до этого ровно никакого дела. Кстати, он и в самом деле обрубает мою исповедь на самой середине, чтобы заказать тунца и потрепаться с официанткой насчет того, какое из «шардонне» — французское или калифорнийское — оттенит блюдо с лучшей стороны. «Какая тебе разница? — думаю я про себя. — Это всего лишь дохлая рыбина, и ты все равно ее сожрешь». Внимательно вглядываюсь в непроницаемое лицо Сола: пытаюсь понять, сколь глубоко ранили его мои слова. Вообще-то сам виноват: слишком уж мягкотелый. И всегда звонит, если обещает. Откуда тут взяться сексуальному возбуждению?

Однако, как я вижу, от бесхребетности не осталось и следа. То, как он держится, не предвещает ничего хорошего. Мне так страшно, что кусок в горло не лезет. Зажигаю еще одну сигарету.