Читать книгу "Длиннее века, короче дня - Евгения Михайлова"

– Кто от Татьяны? – спросила она резким голосом.

Маша вскочила, как школьница на уроке. Женщина повернулась и молча пошла в комнату, Маша поплелась за ней. Комната как комната. Стол, стул, диван, большой журнальный столик со свечами, стеклянными шарами и еще какими-то непонятными предметами. Гадалка села за стол, Маша – на краешек стула перед нею.

– Вы будете спрашивать или мне сразу говорить, Нина Арсеньевна?

– Имя, фамилия?

– Мария Ступишина.

– Какой вопрос?

– Я хотела бы, чтобы мой муж потерял ко мне интерес, развелся по своей инициативе, короче, ушел бы из моей жизни.

– Есть другой?

– Нет. Я просто хочу, чтобы ушел этот.

– Чья квартира?

– Моя.

– Какая?

– Пятикомнатная, – улыбнулась Маша. – Извините, но у меня такое впечатление, что я пришла в риелторское агентство. Или вы по совместительству?

Гадалка какое-то время молча смотрела на Машу, та не отводила взгляда. Рассматривала ее лицо – гладкое, без морщин, волосы серого, мышиного цвета, стянутые сзади в пучок, такого же цвета неморгающие глаза. «Могла она или не могла?» – думала Маша. «Характер показывает», – безразлично думала гадалка.

– Фотка есть?

– Извините, я забыла. А без нее нельзя?

– Можно. Представь его мысленно, я считаю.

Маша собралась, представила себе мужской манекен из ближайшего бутика и постаралась зафиксировать его в мозгу. Верит она или не верит, а рисковать незачем.

– Представили? – спросила она минуты через две.

– Да, – буркнула Нина Арсеньевна. – Через два дня приходи за отваром. Сегодня прием – пять тысяч, отвар – десять.

– А сегодня его у вас нет, что ли?

– Есть – для тех, кто раньше заказывал. Я что – всем из одного ведра наливаю? Каждому свой делаю. – Серые глаза, наконец, моргнули.

– Надеюсь, что не из одного ведра, – кивнула Маша. – А это вы не будете делать? – Она показала на свечки, шары на журнальном столике.

– Не требуется, – отрезала Нина Арсеньевна. – Не поможет отвар – тогда по-другому…

– Понятно, значит, через два дня приеду. – Маша положила перед ней пятитысячную купюру и пошла к выходу, стараясь идти не слишком быстро. Настырный взгляд просто толкал ее в спину.

– Ну, как? Ты чего, зомбированная, что ли? – нетерпеливо спросила у нее Вера на улице.

– Возможно, – Маша перевела дыхание. – Я ей не понравилась точно. А манекен, который я представила себе вместо мужа, – он вроде сошел. Через два дня отвар для него будет готов.

Они сели в машину, сразу зазвонил Машин телефон.

– Слушай, – недовольно произнес ленивый голос Тани, – ты чего там выделывалась? Тебе помогают, а ты… Я прям не знаю.

– Таня, а что не так?

– Вопросы какие-то… Ты чего в этом смыслишь? Я у тебя про твое римское право спрашиваю? Ладно, не подставляй меня больше. Делай, как говорят, и она поможет тебе, как Людке. Вернее, помогла бы, если б он не того…

Маша до крови прикусила губу, чтобы ничего не сказать.

Глава 8

Она высадила Веру у ее дома, подъехала к своему, втиснула машину в промежуток на парковке, вышла, стала закрывать дверцу… и вдруг практически оглохла от пронзительного визга.

– Ты! – вопила самая странная соседка по дому, которую все старались обходить стороной. – У тебя, наверное, с головой не в порядке, я экологическую полицию вызову, я сама твою машину разобью! Ты что наделала?

– А что я наделала? – Маша в растерянности посмотрела под колеса автомобиля: вдруг она котенка или мышонка задавила.

– Цветок помяла, практически сломала! Если каждая дрянь будет во дворе цветы калечить… – Соседка взяла слишком высокую ноту, голос дал петуха, она закашлялась.

– Здесь нет никаких цветов, – воспользовалась паузой Маша. – Вы втыкаете какую-ту ерунду, я сама видела. Перья, ветки, искусственные листья, бантики. Вот что вы тут выложили из булыжников и украсили банкой с перьями?

– Это икебана, – прохрипела соседка, и Маша вспомнила, что у нее странное, вычурное имя – Эстела.

– Пропустите меня, Эстела, – властно проговорила Маша и постаралась пройти, не задев скандалистку, которая и не подумала ее пропустить.

Маша быстро вошла в дом, еще быстрее проскочила в лифт, почти вбежала в квартиру. У этой Эстелы чудовищная аура или как там это называется. Когда она налетала на людей, многие потом жаловались, что им становится физически плохо. И у Маши сейчас остался тяжелый осадок от ее злобно-сверлящего взгляда, визгливого голоса, общего неопрятного, отталкивающего вида. Она успела снять туфли и переодеться в тапочки, как в дверь позвонили. Маша на автомате открыла, не посмотрев, как всегда, в глазок. Ну, конечно же, это Эстела, уже совсем растрепанная, красная, оттолкнула Машу и влетела в прихожую.

– Что вам нужно? – Маша вообще-то испугалась. Она только в непосредственной близости впервые заметила, какая Эстела крупная, жилистая, сильная тетка непонятного возраста.

– Мне нужно, чтоб ты совесть имела! Чтоб ты свое место знала. Обнаглела с этой своей машиной, мужиками, подружками-шлюхами…

– Не поняла, какие претензии? У меня слишком много знакомых? Я нарушаю Правила дорожного движения? Вам что-то конкретное известно о нравственном облике моих подруг?

– Мне все известно, чтоб ты знала. И многим известно. Тебя ненавидят, ненавидят, ненавидят… Одного мужа выгнала, другого привела. Только говорят, что этот полюбовник уже помер. Может, его убили? Не удивлюсь.

– Что вы несете? – Маша пришла в ужас.

– Очень рада, если убили. Сама бы прикончила такую, как ты. Если еще раз…

– Пошла вон, – тихо сказала Маша, и Эстела почему-то попятилась. – Пошла вон.

Она исчезла, Маша закрыла дверь, не чувствуя ни рук, ни ног, посмотрела на себя в зеркало: лицо белое, как у привидения. Она бессильно прислонилась к стене. Она ничего плохого не сделала этому человеку, но он ее так страшно, бешено ненавидит. Господи, на что же способны люди, если у них есть причина? А может, беспричинная ненависть и есть самая страшная?

Еще один плохой вечер. Еще одна мучительная ночь. Маша металась между тяжелыми воспоминаниями и не тешила себя иллюзиями, что на земле остался хоть один человек, который ее любит. Или хотя бы жалеет. Утром в усталом мозгу возник хрустальный голос поэтессы:

О одиночество, как твой характер крут!

Посверкивая циркулем железным,

как холодно ты замыкаешь круг,

не внемля увереньям бесполезным.

«В конце концов, одиночество – это не самое страшное, – сказала себе Маша. – Это чище, чем предательство и коварство». Почему это пришло ей в голову, бог весть. Никто ее, собственно, пока не предавал. Просто облаяла полубезумная соседка. Нужно научиться ставить защиту. У гадалки, что ли, спросить, как это делается. Смешно. Именно гадалку Маша и собирается коварно подловить.