Читать книгу "Эволюция красоты. Как дарвиновская теория полового отбора объясняет животный мир – и нас самих - Ричард Прам"

В результате такой наследственной корреляции гены определенного признака и гены предпочтения его будут эволюционировать связанно. Выбирая самцов на основе того или иного украшения – допустим длинного хвоста, – самки заодно будут опосредованно выбирать гены предпочтения, поскольку их выбор будет направлен на самцов, матери которых, скорее всего, имели гены предпочтения длинного хвоста.

В результате возникает контур сильной положительной обратной связи, в которой выбор полового партнера действует как селективный фактор эволюции самого полового предпочтения. Фишер назвал этот самоподкрепляемый механизм полового отбора «процессом убегания»[38].

Эволюция коррелятивной генетической изменчивости между декоративным признаком – например, длиной хвоста – и половым предпочтением его.

Вверху – вначале популяция состоит из особей (черные точки), имеющих случайное распределение генетической изменчивости по декоративному признаку (вертикальная ось) и полового предпочтения его (горизонтальная ось). В результате предпочтения больше спариваний будет происходить между особями в верхнем правом и нижнем левом квадрантах, которые характеризуются одинаковыми вариациями в обладании определенной длиной хвоста и предпочтении ее (знак +). Меньше спариваний будет происходить в остальных частях распределения, где признаки и предпочтения не совпадают друг с другом (знак –).

Внизу – в результате происходит эволюция коррелятивной изменчивости генов признака и предпочтения его (пунктирная линия)

Отбор определенных брачных украшений порождает эволюционные изменения в брачных предпочтениях, а эти изменения, в свою очередь, ведут к дальнейшим эволюционным преобразованиям брачных украшений и так далее. Форма красоты и влечение к ней формируют друг друга в процессе непрерывной коэволюции. Таким способом Фишер обозначил наследственный механизм «совместного совершенствования» брачных украшений и предпочтений их, существование которого Дарвин впервые предположил, говоря о фазане-аргусе (см. цитату).

Фишеровский коэволюционный механизм также объясняет возможные эволюционные преимущества брачных предпочтений. Если самка выбирает себе партнера с каким-нибудь сексуально привлекательным признаком – скажем, тем же длинным хвостом, – ее сыновья с большей вероятностью унаследуют этот сексуально привлекательный признак. Если другие самки в популяции тоже отдают предпочтение длинным хвостам, самка будет иметь большее число потомков, поскольку ее сыновья будут более сексуально привлекательными для самок. Такое эволюционное преимущество выбора партнера является косвенным, генетическим. Мы называем его косвенным, потому что оно не повышает напрямую шансы на выживание или плодовитость (то есть способность иметь потомство и заботиться о нем) самки или даже ее потомков. Скорее данное преимущество сказывается на репродуктивном успехе ее сексуально привлекательных сыновей, который приведет к более широкому распространению ее генов (за счет большего числа внуков).

Фишеровское убегание чем-то похоже на нидерландскую тюльпаноманию 1630-х годов, спекулятивный фондовый пузырь 1920-х или, если брать более свежий пример, переоценку рынка недвижимости, которая привела к тяжелейшему банковскому кризису в 2008 году. Все это примеры того, что происходит, когда субъективное восприятие ценности чего-либо отрывается от его «истинной» стоимости и продолжает неуклонно возрастать в цене. Финансовые пузыри тоже раздувает исключительно желание. Желание подстегивается самим желанием, популярность – популярностью. Таким образом, фишеровская модель выбора полового партнера представляет собой генетическую версию «иррационального распухания» рыночного пузыря. (Мы еще вернемся к этой экономической аналогии в главе 2.)

Фишер показал, что брачные предпочтения продолжают эволюционировать не потому, что конкретный самец, выбранный самкой, чем-то лучше других самцов. На самом деле сексуально успешные самцы могут иногда эволюционировать и в худшую для выживания, здоровья и физического состояния сторону. Если декоративный признак теряет связь с любой объективной мерой качества самца – то есть общей генетической доброкачественностью, устойчивостью к болезням, качеством рациона или способностью вносить хороший вклад в размножение, – то мы говорим, что этот декоративный признак имеет арбитрарный характер. В данном случае «арбитрарный» не означает «случайный» или «необъяснимый»; это лишь указывает, что декоративный признак не несет никакой дополнительной информации, кроме своего присутствия. Он существует лишь для того, чтобы его замечали и оценивали. Арбитрарные признаки нельзя назвать ни честными, ни нечестными, потому что они вообще не кодируют никакой информации, о которой могли бы лгать. Они просто привлекательны, или просто красивы.

Данный эволюционный механизм чем-то напоминает высокую моду. Разница между успешными и неуспешными одеяниями определяется не изменчивостью их функций или объективным качеством, а лишь мимолетными, эфемерными представлениями о том, что сейчас субъективно привлекательно, то есть соответствует стилю сезона. Фишеровская модель выбора полового партнера предполагает эволюцию признаков, которые не дают никаких функциональных преимуществ и даже могут быть невыгодными для их обладателя – вроде стильных туфель, от которых болят ноги, или наряда настолько откровенного, что он никак не сможет защитить тело от непогоды. В фишеровском мире животные оказываются рабами эволюционной моды, приобретая самые экстравагантные арбитрарные украшения и вкусы, которые с определенной точки зрения «бессмысленны»; их назначение лишь в том, чтобы воздействовать на органы чувств партнеров.

Фишер так никогда и не представил полную итоговую математическую модель процесса убегания (как мы скоро увидим, позднее это сделали другие биологи). По одним предположениям, он был настолько одаренным математиком, что решил, будто эти результаты очевидны, а потому не нуждаются в дальнейших пояснениях. Если так, то Фишер прискорбно ошибался, поскольку в этой области предстояло сделать еще немало открытий. Но лично мне кажется, что Фишер наверняка знал, что впереди еще много работы. Почему же он за нее не взялся? Я думаю, что Фишер не стал развивать свою модель убегания, потому что понял, что следствия этого эволюционного механизма полностью противоречат идеям евгеники, которые он сам поддерживал. Фишеровское убегание подразумевает, что адаптивный выбор полового партнера – выбор, требуемый для евгенического «улучшения» вида, – эволюционно нестабилен и почти неизбежно будет подорван арбитрарным выбором на основе иррационального влечения, внушенного красотой. И он был совершенно прав!

⁂

Примерно через столетие после выхода дарвиновского «Происхождения человека…» концепция полового отбора начала возвращаться в научный эволюционный мейнстрим[39],[40]. Почему на это потребовалось столько времени? Хотя для подтверждения моей догадки понадобилось бы масштабное историческое и социологическое исследование, мне все же не видится простым совпадением то, что биологи-эволюционисты вновь начали рассматривать выбор полового партнера, в особенности выбор самцов самками, как истинное эволюционное явление в тот самый момент, когда женщины в Соединенных Штатах и Европе начали активно участвовать в политике и выступать за равенство в правах, сексуальную свободу и участие в контроле над рождаемостью. Конечно, приятно было бы думать, что открытия в области эволюционной биологии оказали столь положительное влияние на развитие культурной жизни людей, но, к сожалению, история показывает, что на самом деле все было наоборот.