Читать книгу "ПОСТ - Дмитрий Глуховский"

– Может быть.

– А может, просто сучка.

Они пересмеиваются.

– Повезло тебе, что у тебя родители живы.

– Это правда.

Потом они замолкают. И тишина длится дольше, чем Егор может вытерпеть.

– А когда вы обратно поедете?

Мишель спрашивает это совсем негромко – и совсем другим голосом. Там у них действительно случилось уже что-то, что-то между ними произошло – отчего они стали друг другу ближе.

Дура!

Егор хочет выпрыгнуть из темноты, заорать, прокашляться хотя бы, сорвать им эту их наклевывающуюся любовь! Потому что он чувствует: этот лощеный хрен сейчас окрутит Мишель, охмурит ее, посадит на свою дрезину и заберет к себе в свою хренову Москву, заберет ее у Егора навсегда – а она только рада будет забыть и больше не вспоминать никогда всю свою жизнь на Посту.

– Как Москва прикажет.

В голосе Кригова тоже такая хрипотца появилась. Такая хрипотца, от которой у Егора кулаки сами собой сжимаются.

Сотник снова целует ее и еще что-то такое с ней делает, от чего она ахает тихонечко и всхлипывает. У Егора в паху начинает ломить, в глазах темнеет. Вместо того, чтобы заорать и выпрыгнуть, он только слушает, слушает, смотрит, смотрит… Горит от стыда и не сгорает.

– Алексаааандр Евгеньич!

Кричат от коммуны.

– Погоди. Зовут, кажется.

Кригов отлепляется от Мишель, всматривается в темноту – и вдруг замечает Егора. Вскакивает, выдергивает из кобуры пистолет. Наставляет на Егора ствол.

– Шаг вперед! Сюда иди, засранец!

Егору приходится подчиниться – и он выбредает в пятно света.

– Ты что тут делаешь? А?!

Сотник делает к Егору шаг, хватает его за ворот, встряхивает. Он смотрит на Егора зло и с подозрением, а Мишель – с досадой и брезгливостью.

– Не трогай его, Саша. Это нашего Полкана приемыш, а мать цыганка. Он придурок, мелкий еще.

– А… Точно, он. Ты подглядывал, что ли? А, задротище?

Егор мотает головой, что-то бубнит, Кригов отталкивает его от себя – силы слишком неравны, чтобы наказывать его как-то иначе.

Опять кричат:

– Алексан Евгеееньич! К коменданту!

– Пойдем отсюда, Мишель.

Кригов обнимает Мишель за плечи – уже не дружески, а по-хозяйски. Они уходят – вдвоем, а Егор остается – один. Уши у него горят так, как будто казак его за них драл. Лучше б он ему по морде съездил, чем вот так унизительно пощадить.

Говорила со мною

Будто с кем-то чужим

Идиот. Идиот!

Егор сжимает правую руку в кулак и бьет себя по тыльной стороне ладони левой – по косточкам, чтоб больней. Чтобы почувствовать.

9.

Полкан зовет Кригова в свой кабинет, чтобы продолжить разговор без чужих ушей. Закуривают. Полкан раскочегаривается едким дымом и сквозь него, прищурившись, спрашивает:

– На ужин вы к нам его, конечно, смело, Александр Евгеньевич… Стоило ли тащить? Вон он, глядите, хлипкий какой на поверку оказался.

– Ну, знаете… Так-то мне казалось, что он, вроде бы, очухался. Хотелось, знаете, добрую волю проявить.

– И все-таки… Я-то бы поморил его еще в карантине, поспрашивал… Прежде чем к людям. Мало ли?

Казачий сотник вскидывает бровь.

– Что, у вас все еще какие-то сомнения в нем? Не сходится что-то из того, что он про тот берег рассказывал?

– Ну… Это-то я как вам определю?

Сотник вскидывает и вторую.

– Слушайте-ка, как вас, Сергей Петрович… Ну а вы-то сами вообще знаете, что творится на том берегу-то?

Полкан снова пожимает плечами.

– Не знаем мы, Александр Евгеньевич. Не знаем мы точно, что там за этим чертовым мостом. Не ходим мы туда. Ну вот… Может, как этот поп сказал, так все и есть. А может, и наоборот все.

Кригов слушает Полкана с удивлением.

– Странновато это, по правде сказать. Понимаю, граница спокойная… Но все же…

Полкан вздыхает.

– Ну… Необходимости пока не было. И как – не знаем… Знаем, ясное дело. Заволжье там. Красный бор. Что еще… Кузнечиха. Дальше будет этот… Спас-Виталий. Ну то есть, это все там раньше было, до Распада. А сейчас – кто ж его знает. На месте Костромы же раньше тоже вот была Кострома. А нынче сам понимаешь, Александр Евгеньевич, что.

– Я не понимаю.

Кригов ждет ответа на заданный вопрос. Полкан тогда принимается терпеливо перечислять ему всю железнодорожную топографию:

– Дачные поселки, там у нас за мостом. Пятидесятый завод, лес и раньше был – а теперь уж, наверное, совсем не продерешься. Ну и все. Железка дальше идет – Любим, Буй, Галич, Мантурово, Шарья… Наша вот эта вся Костромская область. Киров, оно же Вятка. Ну и где-то там, впереди, Пермь и Екатеринбург, ну и так далее… А живут там, не живут… Я вот думал, что не живут.

– Почему разведка не работает?

– Нечего там разведке делать. За столько лет ни одна живая душа с той стороны к нам не приходила.

– Но теперь пришла.

– Теперь вот пришла.

Полкан признает это нехотя. Кригов выносит резолюцию:

– Я не вижу оснований ему не доверять. Наш человек, православный. Мне сказали, при нем и хоругвь была?

– Ну была, да.

– Мне-то хоть скажите, Сергей Петрович. Вы верующий?

Полкан разводит руками.

– Ну, как сказать… Ну, наверное. Крещеный.

– Крещеный!

Кригов криво усмехается, качает головой. Потом все же объясняет Полкану:

– Это вы вот крещеный, а не верующий – знаете, от чего? От того, что сидите на этом своем посту, как у Христа за пазухой. Один-единственный раз вылез тут у вас нарушитель – и тот оказался калика перехожий, божий человек. А послужили бы вы на югах с мое, узнали бы, что значит – в наше темное время хранить Христову веру.

Полкан вспоминает раны на руках у монаха и замечает:

– Так уж вы и уверены, что он божий человек? Только из-за того, что крестик носит?

– Ну так и что! Таких вот богомольцев знаете, сколько сходится в Москву со всех концов! Слышат, что страна возрождается, и идут… А кто на хоругви у него был изображен?

– Сейчас… Я вот смотрел, просил, чтобы мне записали… Тут где-то…

Они смотрят на расстрелянного старца, безыскусно намалеванного на полотнище. Кригов его в лицо не узнает, читает подпись.

– Священномученик Киприан. Это грек какой-то, наверное.