Читать книгу "Чертов ангел - Инга Максимовская"

— Я тебе не мамуля, — голосу, которым я это выкрикнула, позавидовала бы среднестатистическая годзила. Синоптик, подскочил на месте. Надо же, раньше я за ним таких припадков не наблюдала.

— Ну? А я думала очередная Тохина пассия, они все мне мамулями хотят стать. Прости, я ошиблась, ты даже тупей его предыдущих кур.

— Еще слово, и я тебя… — выдохнула я, схватившись за ремень на джинсах, выдернула его из шлиц, другой рукой ловя штаны, — ох, ешкин кот.

— Руки коротки, и кишка тонка, — показала мне язык мелкая нахалка и ломанулась в глубь дома. Я понеслась за ней, споткнулась об штанину и начала заваливаться на пол, понимая, что сейчас ухайдокаюсь мордой об кафель, и стану еще прекраснее, чем обычно. Закрыла глаза ожидая удара.

— И снова я спасаю твою высокоморальную задницу, — хихикнул Синоптик, крепко ухватив меня за шкирку прямо возле пола. Сильные руки подняли мое безвольное тельце, легко, словно пушинку. — Можешь уже «разжмуриваться».

Я приоткрыла один глаз, и уперлась ошалевшим взглядом в крепкую грудь, обтянутую белой футболкой. Он пах морем, мятой и солнечным днем. Ну, точнее одеколоном, зубной пастой и кремом для бритья, но что — то я совсем поплыла. Видимо сказывалась моя женская неопытность, ведь кроме Шмойлова я в своей жизни никого и не знала. Даже не представляла, что посторонние бандиты смогут так разволновать мое воображение. Погодский, кстати, тоже, как — то странно замолчал, и даже перестал скалиться. Сграбастал меня своими ручищами, как то слишком крепко. Через чур, я бы сказала, до боли и судя по всему не собирался разжимать своих пальцев.

— Я так и знала, — Сонечкин осуждающий голос прозвенел в воздухе, и явно ударил резонансом по вздрогнувшему Антону. Он словно протрезвев, оттолкнул меня от себя. И я этому была, кстати, очень рада. — Ты меня обманул. Снова соврал. Гад ты, Тоха.

— Соня, я… — Это не то, что ты подумала. Пожалуйста, — Антон бросился за убегающей, всхлипывающей девочкой, оставив меня совсем одну, в полнейшей растерянности.

Честно, меня поразила реакция малышки, могу поклясться — это была ревность. Я пошла на громкие голоса. Спорщики стояли в центре кухни и срывая горло орали друг на друга. Показалось даже, что между ними мелькают яростные молнии. Я моргнула, прогоняя морок.

— Она просто упала, а я поймал, — проорал Синоптик. — Это нормально, так бы любой адекватный человек сделал. Или ты считаешь, было бы правильно, смотреть. как она впивается в наш пол своими зубами?. А у тебя паранойя. Ты всегда видишь то, чего нет. И зачем ты врешь, про вереницу баб, которых я якобы вожу сюда? Соня, ты добьешься. Я займусь вплотную твоим воспитаниеми. Хорошего отношения ты не ценишь.

— Ага. И потому смотрел на эту чертову бабу, словно сожрать хотел. И почему ткебя так волнует, что эта мартыха подумает о твоем молральном облике? Ты обещал. Обещал, что кроме моей мамы никого не сможешь полюбить. Ты говорил, что мы будем только вдвоем. Ты просто гад. И Анфиска эта. Где ты ее нашел. Она же ее копия…Давай, воспитатель, розги вымачивая, я все равно тебя ненавижу, понял?

— Ты не можешь помнить, какая она была, — вдруг тихо сказал Синоптик, и я заметила, как в уголках его губ залегли скорбные морщинки. Они меня не видели, не знали, что я подслушиваю и подсматриваю. Ну да, я и не хотела скрываться, а потом решила, что некультурно вмешиваться в семейные разборки. Подслушивать тоже не очень то хорошо, бабуля говорила, что западло так делать, дословно. Но из двух зол надо было выбирать меньшее. Потому я затаилась в темном углу, откуда мне хорошо «простреливалась» вся кухня, но в то же время я была скрыта от взглядов спорщиков.

— Я помню, — всхлипнула девочка. — И как она меня по голове гладила, и улыбку — я помню. А еще я помню маки. Алые, расплывающиеся маки на ее цветастом платье. Я помню. А ты предатель. Она из — за тебя погибла. А ты шалав всяких тащишь. Топчешься по маминой памяти грязными кроссовками.

— Нет. Я клянусь тебе — из Погодского вдруг ушла вся его наносная крутость. Сейчаса я видела простого, убитого горем, придавленного потререй, мужика, так и не простившего себя, — Анфиса просто случайная жертва. И я должен ее спасти, хотя бы потому, что она меня вытащила из рук убийц. Я не могу больше допустить… — вдруг сбился он, но девочка казалось не обратила на это никакого вниманияю Только пристально поглядела на отца. Промолчала.- Ты мне веришь? Она тут не надолго. Постарайся принять ее. Я тебе клянусь, что как только все закончится, ты о ней больше не услышишь.

— Не могу. Тох, я не могу. Потому что она…Это не закончится никогда. И ты прекрасно это знаешь, — слишком горько для ребенка, вздохнула малышка. У меня сердце в груди сделало кульбит от жгучей жалости к несчастному, изуродованному пережитым, ребенку. Да, она просто ребенок, которому не достает внимания и обычной любви.

Погодский вдруг напрягся, втянул носом воздух и посмотрел прямо на меня.

— Ты еще и подслушиваешь, — хмыкнул он, — выходи, я не люблю когда прячутся.

— Очень трудно было вас не услышать, — выходя из укрытия сказала я. — Орали, как бабуины. И мне не стыдно, кстати. — Сонь, твой папа сказал правду. И я бы давно отсюда и сама свалила, если бы могла.

— Ладно уж, живи, — поморщилась девочка и вдруг протянула мне маленькую, узкую ладошку в знак приветствия, или перемирия, я не поняла. Замерла, ожидая моего отвеетного жеста. Погодский в удивлении приподнял бровь, видно не думал, что ребенок так быстро сдастся. Я пожала ручку и взвыла от разряда тока, прошившего меня до маккушки. Поганка эта мелкая разразилась всеселым смехом, наблюдая за моей вытянувшейся физиономией и показала зажатый в пальчиках электрошокер из маагзина приколов. — Живи, чего уж. И он мне не папа, кстати. Тоха — мой отчим.

Глава 11

Дети — цветы жизни? Ну да, ну да. Расскажите это мамкам, нянькам, бабушкам хулиганистых сорванцов и они вам ответят, что нежными эфемерными растениями, называть эти исчадья ада, просто преступления. Каждая мамочка помнит всю жизнь бессонные ночи, сумасшествие и бессилие у постели больного ребенка, страх потерять свою кровиночку в толпе и прочие прелести, без которых жизнь родителя невозможна и бесцветна. Да, дети цветы, но я бы лично, хотела, чтобы они произрастали на чужом огороде. Именно такие мысли роились в моей шальной голове, когда я брела по раскисшей после дождя, проселочной дороге, обутая в кроссовки, цвета взбесившегося поросенка, шнурованные вырвиглазными, неоновым, всех цветов радуги, шнурками. Ужасные баретки мне презентовал Погодский, выудив их откуда — то из недр шкафа. Явно Сонечка не оценила красотищу, и отказалась носить и обноски торжественно вручили мне. А я чего, я ж не гордая. Все лучше чем домашние пантолеты, павшие в прогулках по лесу смертью храбрых.

Я хихикнула, вспомнив про болотного монстра из песни, которую очень любила бабушка.

Соня шла впереди, не обращая никакого внимания на меня, плетущуюся следом. Правильно, куда я денусь с подводной лодки. Погодский ушел два часа назад, пообещав к вечеру вернуться, и в груди у меня поселился странный, липкий страх. Да, я боялась что он не вернется. Правильно говорят — хуже всего ждать и догонять. Самые поганые ощущения.