Читать книгу "Колдун. Сквозь века. - Елена Синякова"

Пять часов!

Мы просидели в кафе пять чертовых часов, но он так и не появился!

Отказавшись от такси и запихав в него уже разомлевшую подругу, я шла до дома, готовая заглядывать во все самые темные подворотни переулков, потому что было странное чувство, что тьма и ночь — его главные спутники.

Но чем ближе подходила к своему жилищу, тем тягостнее становилось на сердце, потому что убегали последние минуты, а он так и не появлялся, хотя меня постоянно преследовало ощущение, что он наблюдает за мной. Всегда. Каждую минуту. Пусть и не находится в непосредственной близости и в зоне видимости моих глаз.

Уже на пороге дома я оглянулась в последний раз по сторонам, давая ему последний шанс выйти на свет и показать себя, прислушиваясь к тихому вечеру, и не слыша, ни ветра, ни копошения голубей на крышах домов.

— Играешь значит? — шикнула я в темному, выдыхая тяжело и не желая признаваться себе самой, что я была раздавлена и измучена не столько этим долгим вечером в шумном заведении, сколько тем, что мои надежды найти его разрушились. От этого в груди было тяжело и мрачно, чего я не ожидала, стараясь и сейчас демонстративно расправить плечи и колко посмотрев в небо, где светила полная луна.

— Ну и играй! Я тоже так умею! Вот возьму, и не буду спать сегодня ночью! Слышишь? Небу-ду! Пропущу одну часть твоего захватывающего ночного сериала, а ты можешь делать, что хочешь! И завтра же куплю еще одно кольцо, ясно?!

— Дочка, ты по телефону разговариваешь?..

Черт! Что я делаю?..

Натянув на губы самую милейшую из возможных улыбок, я успела достать из кармана телефон, помахав им перед мамой, которая куталась в легкую шаль, ожидая меня в дверях дома, и я поспешила забежать по лестницам вверх к ней:

— Конечно, мам. А как же еще?

Мама быстро улыбнулась в ответ, обнимая меня и увлекая за собой на кухню, где удивленно смотрела на то, как вместо позднего ужина, я варю себе целый бидончик крепкого кофе, выливая в давно позабытый отцом и знавший виды термос, с невинной улыбкой пожимая плечами:

— Скоро сессия, пора начинать готовиться. Хочу учить всю ночь, но боюсь, что усну.

Мама только понимающе кивала в ответ, собрав мне с собой в комнату на «ночное обучение» еще и бутербродов.

В общем, к предстоящей ночи я подготовилась основательно и была собой жутко горда, надеясь, что мое ночное наказание, за его отсутствие сегодня будет весомым, хотя перед глазами отчетливо видела его хитрые, веселые глаза и почти слышала задорный смех, переходящий в урчание.

На самом же деле я не представляла, как смогу найти его в большом городе, элементарно не зная даже имени. Не рисовать же полицейским его портрет с просьбой отыскать этого человека для моих личных и весьма сомнительных нужд!

На всякий случай поискав еще раз оба кольца, но снова безуспешно, я со злостью наглухо закрыла шторы на окне, показав язык луне и чувствуя себя такой глупой.

Первая порция кофе была выпита ровно в полночь, когда я поняла, что мои ресницы становятся тяжелыми, а кровать выглядит волшебной колыбелью жизни, но я не сдавалась, включив на телефоне какое-то рок радио и нацепив на себя наушники.

Следующая порция была ровно через час на пару с бутербродом, понимая, что кофе мне не помогает совершенно ничем, словно я пила воду!

Остатки кофе я допивала уже в полудреме, все еще надеясь на чудо и на то, что не усну…

— Перестань уже ныть, Марьяна! И так эти дни были выматывающими, ты еще никак не успокоишься!

Я закрыла глаза, стараясь сдерживаться хотя бы пару минут, но ничего не получалось.

— Он не должен был умереть…

— Умер и точка! — рявкнул брат, пошатываясь от усталости, потому что провел последние две ночи практически без сна и покоя в этом сарае, где сейчас было тепло и влажно. От боли.

Он всегда злился на меня, что бы не происходило вокруг, словно я была средоточием всех бед в этом мире, но никогда не отпускал от себя. Часто кричал и проклинал мое рождение, но когда я плакала, то кидался ко мне, словно безумный, обнимая и укачивая. Этим он пугал меня с раннего детства, заставляя держаться как можно дальше. Только как можно было это сделать, когда наши родители погибли, а вслед за ними ушла и бабушка — мой единственный оплот тепла, добра и поддержки, оставляя меня наедине с этим миром, где я всегда считала себя лишней.

— Беда на мою голову! — снова прошипел брат, как обычно заводясь за долю секунды, и сделав порывистый шаг ко мне, словно для того, чтобы ударить, но покачнулся и резко вышел, хлопнув едва державшейся дверью.

Мне было жаль его.

Жизнь ни к кому не была доброй, но его замучила так, что в свои тридцать с небольшим — казалось бы самый расцвет сил, он выглядел серым и изможденным, а в его глазах всегда была необъяснимая злоба….и то, что пугало огнем. Его жена была такой же — глубоко несчастной женщиной, потерявшей всякую тягу к жизни еще много лет назад, и жила подобно тени в доме, которая готовила, убирала и спала, но не больше. Прожив более десяти лет в браке, у них так и не было детей, и, кажется, женщина уже ни на что не надеялась, а это было страшнее всего — жить без веры, без надежды, без любви, которых она не видела и от мужа.

И не то, чтобы кто-то в нашем поселении жил лучше — половину того, что с большим трудом, потом и кровью удавалось собирать с наших земель, нужно было отдавать князю, чтобы он жил в достатке и защищал границы от набегов. А того, что оставалось на семью, никогда не хватало. Но в других семьях я видела то единство и доброту, которую никогда не могла отыскать в нашей.

Клочок земли и корова — это все, что было у нас, чтобы сводить концы с концами, и сейчас брат был снова зол, из-за того, что ее беременность закончилась тяжелыми, изматывающими родами, но теленок родился мертвым. Два дня и ночи мы пытались сделать все, что могли, чтобы не потерять нашу кормилицу, но черная полоса в жизни никак не заканчивалась.

Корова была настолько слаба, что едва дышала, не издавая никаких звуков и только тычась носом в своего малыша, который лежал рядом, не подавая признаков жизни, а брат был зол, боясь потерять и ее тоже, пока я не могла перестать рыдать с тех пор, как роды закончились так тяжело.

Мое сердце разрывалось от боли, при виде чистой невинной души, которая покинула это мягкое, все еще теплое тело. Я видела эту боль в огромных глазах коровы, готовая отдать все, что у меня есть, лишь бы финал был иным.

Она не пила, и словно умирала рядом с ним, пока я рыдала от безнадежности и собственной беспомощности, что не могу помочь им совершенно ничем, кроме как страдать рядом, и гладить большую и влажную от перенесенных страданий морду коровы. Я не могла уснуть, даже если не спала эти ночи тоже, бегая из дома до стойла бесчисленное количество раз, когда пришла старая повитуха.

Вся надежда была только на ее знания, но, когда спустя пару часов она вышла, махнув рукой, стало ясно, что надежда умирает. Я боялась, что потеряю и ее тоже во сне и никогда не прощу себя, хоть и понимала, что едва ли чем-то смогу помочь, слыша приглушенный злобный голос брата из дома: