Читать книгу "Струна времени. Военные истории - Александр Бушков"

Она уже тихонько всхлипывала.

– Отставить хлюпанье, Катерина, – сказал я приказным тоном. – Сними-ка и покажи, разберемся…

Она прямо-таки сдергивать стала с пальца этот злосчастный перстень, старалась изо всех сил. Наконец разжала пальцы, морщась от боли:

– Не снимается, ну никак!

– Спокойно, Катя, – сказал я, видя, что она опять нацелилась хлюпать носом. – Паниковать тут нечего, подумаешь… Сходи к умывальнику, хорошенько намыль палец и еще раз попробуй…

Она выскочила из палатки, как была, в шлепанцах. Умывальник у нее был приколочен тут же, к толстой сосне. Прекрасно слышно было, как она возится, как постукивает сосок умывальника, как она тихонько чертыхается. Время шло, процедура затянулась, и я в конце концов громко позвал:

– Кать, хватит! Иди сюда!

Она вошла медленно, вытирая полотенцем мокрые ладони. Потерянно улыбнулась:

– Как я ни билась, ни за что не снимается, хоть тресни…

– Знаешь, а ты права на сто процентов, – сказал я мягко, чтобы ее успокоить. – Твой новый знакомый и в самом деле человек интересный, факир прямо-таки… Давай-ка ручку белоснежную, я так посмотрю. И не хнычь больше, это тебе прямой приказ…

Она протянула руку с грустным видом, но уже не хлюпая носом. Я присмотрелся как следует – ну да, искусная работа. И камень огранен искусно, так лучиками и посверкивает. Уж в чем я был чурбан чурбаном, так это в ювелирном деле, но не удивился бы, окажись, что перстень золотой, а камень – настоящий изумруд. Какой-то такой у него был вид… убедительный. Раз несколько, при обысках у агентов, полицаев и пособников, находили мы золотые цацки, иногда с натуральными драгоценными камнями. Очень походило на золото – вот и все, что я по скудости опыта мог сказать. Прекрасно знал, что есть способы безошибочно определить, настоящие золото и камень или подделка, – но не помнил, в чем они заключаются. Кажется, на золото нужно чем-то капать, кислотой какой-то… Не вызывать же по рации ювелира, не устраивать шум до небес? Когда есть более простые методы?

Потрогал его так-сяк – на пальце провертывается относительно легко, но через сустав, через косточку никак не проходит, не снимается…

Катя сказала с убитым видом:

– Что же теперь делать? Вы меня наверняка больше не отпустите…

– С чего ты взяла? – сказал я самым убедительным тоном. – Наоборот. Мне и самому стало интересно, что тут за факирские штучки. Так что завтра, когда принесешь радиограммы, так и быть, ступай к своему интересному человеку. И поинтересуйся первым делом, как он такие трюки проделывает. Интересно мне, да и тебе наверняка тоже…

– Правда отпускаете?

– Конечно, – сказал я.

И говорил чистую правду – только не всю. Потому что план действий у меня уже начерно сложился…

– Обязательно спрошу, первым делом, – заверила Катя уже словно бы даже чуточку воинственно. – Первый раз со мной такие фокусы устраивают…

Я посидел еще немного, поговорил о том о сем и, убедившись, что она окончательно успокоилась, ушел к себе в палатку. Закурил и стал обдумывать штрихами-набросками оформлявшуюся версию.

Если она не врет – а полное впечатление, что она не врет, – объяснение есть. Одно-единственное, насквозь реальное и жизненное, вполне материалистическое.

Гипноз.

Гипноз – не мистика и не сказка, а доподлинная реальность. Он есть. Видывал я и цирковых фокусников, лишь благодаря хитрой системе трюков прикидывавшихся гипнотизерами – но и настоящих, без дураков, гипнотизеров пару раз видел. В том числе и одного серьезного военврача, о котором никак нельзя было сказать, что он шарлатан или фокусник. А пару раз от людей, которым можно верить, доводилось слышать, что и в нашей системе гипнотизеров порой используют – но дело это настолько засекреченное, что мало кто знает подробности. Стоит только допустить, что этот тип – настоящий, серьезный гипнотизер, как тот военврач, – и все становится на свои места, упрощается до предела. Он ей надел перстень и внушил, чтобы она об этом забыла. Реалистично и жизненно. После общения с тем военврачом точно выяснилось, что я из тех людей, кто гипнозу не поддается, а с Катей, получается, обстоит как раз на- оборот…

От того, что все странности, без сомнения, имеют твердое научное объяснение, легче на душе у меня не стало. Как раз наоборот. Из-за того, что этот хренов Факир (коли уж он вошел в игру, пора его «окрестить», так что пусть будет Факир, ему вполне подходит) общался с Катей…

Последствия тут могли оказаться самыми неожиданными. Может ли тот факир из чащобы быть агентом и в этом случае гипнозом вытянуть из Катьки секретную информацию? Первое исключать нельзя – лучше перебдеть, чем недобдеть. Второе… Стопроцентной уверенности у меня нет, подзабыл многое из того, что рассказывал военврач (поскольку с тех самых пор и до сегодняшнего дня это для меня никакого практического значения не имело), однако… Весьма даже вероятно. Коли уж он ухитрился проделать этот номер с перстнем. Иногда заранее стоит предполагать самое худшее, это мобилизует…

Но даже если он не агент и никакой секретной информацией не интересуется, дело не упрощается. Где гарантия, что завтра он тем же гипнозом не заставит Катьку снять галифе и завалиться с ним под кустик? И снова – весьма даже вероятно. Она уже сейчас выглядит малость обмороченной. При одной мысли о таком бешенство берет. Чтобы так поступили с нашей Катькой… Да я его собственными руками…

Отогнав эмоции, я заставил себя думать исключительно о деле. Изо всех сил напрягал память, пытаясь вспомнить еще что-то из тогдашних наших разговоров с военврачом. И одновременно думал об акции, которую следовало провернуть завтра же, прежде чем он успеет снова встретиться с Катькой. Чем больше думал, тем больше убеждался, что все козыри будут на руках как раз у меня, потому что дело предстоит насквозь привычное, мы на том собаку съели…

Когда план окончательно сложился, я вышел из палатки. Огляделся. Вдоль обочины исправно прохаживался очередной часовой. В лагере стояла тишина, только слышно было, как повар чем-то погромыхивает возле кухни (близилось время обеда, в наших условиях легко было соблюдать расписание). Да совсем неподалеку терзал свой аккордеон Томшик, Моцарт наш доморощенный. И заливался соловушкой. Залихватский был мотивчик, плясовой, и мелодию, и песню я слышал впервые, хотя за это время репертуар Томшика поневоле изучил достаточно хорошо. Очень может быть, он ее подхватил уже здесь. Сидорчук, как ему в последнее время понравилось, подтягивал.

Умер Мачек, умер, он в гробу, бедняжка,но мы ему сыграем, и он еще попляшет.Гей! У Мазуры та натура —мертвый встанет – плясать станет…

Я приложил ладони ко рту рупором и гаркнул во всю глотку:

– Сидорчук! Как лист перед травой!

– Есть! – откликнулся он громко, и слышно было, как забухали его яловые сапоги, – ну конечно, какой же старослужащий старшина будет ходить в кирзачах, где он ни служи?