Читать книгу "ВИЧ-положительная - Кэмрин Гарретт"

После сессии большинство ребят сидят в телефонах и ждут родителей. Только несколько счастливчиков могут сами уехать домой.

— Тебе все еще нравятся мюзиклы или как?

Я морщусь от звука его голоса, а потом медленно оборачиваюсь. Руки Ральфа скрещены на груди, и весь вид у него такой строгий, будто он — учитель и сейчас отчитает меня за несоблюдение дресс-кода.

— Угу. — Я засовываю руки в карманы. Надеюсь, если я буду отвечать односложно, он не будет со мной разговаривать.

— Надо нам как-нибудь сходить погулять.

— Не думаю.

— Почему? — Он кривит рот. — В прошлый раз было весело.

— Болеть пневмонией было веселее, чем слушать, как ты на «Безумном Максе» болтаешь весь фильм. — Я достаю мобильный. Если родители не появятся прямо сейчас… — Ральф, без вариантов.

— Тебе обязательно быть такой стервой? — Он подступает ближе, почти прижимая меня к стене. — Я просто спросил. Глядишь, у тебя бы и с сексом заладилось, если б ты научилась вести себя поприветливее.

— Че ты вообще несешь? — огрызаюсь я. Если бы Джули все еще была здесь, она бы вмешалась, но остались только я и он, да еще несколько ребят с вытаращенными глазами. — Я такая стерва только с тобой, потому что ты нарываешься.

Мой телефон пищит. Я даже не читаю сообщения и, едва увидев имя отца на экране, резко разворачиваюсь и иду к двери.

7

Есть несколько секретов, которыми я не готова так просто делиться. Понятно, что один из них — это мой ВИЧ-статус. А вот другой: я не знала, как мастурбировать, пока одна подружка меня не научила. Мы зашли в комнату вместе с ней и Сарой. Заперли дверь — нарушая правила пансиона Матери Божией Лурдской, — она открыла в тамблере фотки парней из «Дневников вампира». Потом я легла на кровать, укрылась одеялом, и она мне все подробненько объяснила.

Стыдно ужасно, но блин, восьмой класс. Что вы хотите?

Сейчас я это делаю немного по-другому — в основном беру другой иллюстративный материал. Клавдия надо мной посмеялась, но вот мне нравится смотреть на фотографии белых стариканов, когда они были в самом расцвете сил. Можете говорить обо мне что угодно, а Брюс Уиллис, Харрисон Форд и Ричард Гир в молодости были очень даже ничего. Иногда в подборку добавляется Кейт Бланшетт, но Клавдия говорит, что это не считается.

— Это же Кейт Бланшетт, — категорично заявила она тогда. Это был последний раз, когда я завела с ней разговор о том, что мне нравятся девушки.

После я смотрю в потолок. Дом у нас не широкий, а скорее высокий и узкий, и моя комната располагается на самом верху. Раз я так далеко, родителям меня не слышно. Ну или, по крайней мере, я так думаю. А если и слышно, то спасибо им большое, что ни разу ничего мне про это не сказали. Обычно после того, как я кончаю, в голове наступает ясность. Совсем как сразу перед сном: никаких мыслей, никаких тревог. Сейчас же я не могу перестать думать. Может быть, это ужасно, но я завидую своим друзьям.

Клавдия асексуальна, и я знаю, что в отличие от меня она не проводит каждое утро, думая о сексе. С другой стороны, есть Лидия, которая развлекается с бойфрендом всегда, когда ее родителей нет дома. А у меня ситуация — ни то ни се.

На прошлой неделе учительница биологии долго рассказывала о том, что девушки должны в свои формирующие годы открывать себя и заводить близких друзей. Дружба, сказала она, приносит такое же удовлетворение, как и любовные отношения. Наверное, она права. Я так благодарна, что у меня есть Лидия и Клавдия. Я их люблю не могу, но не в романтическом смысле. А без них мне так одиноко, что даже трудно описать.

Я заставляю себя подняться. Сегодня суббота, а значит, через час я должна быть на репетиции, где увижу Майлза. Я думала, что после нашего поцелуя чувство одиночества уйдет, но оно лишь превратилось в другое чувство — вожделение. Теперь я знаю, что у меня есть шанс заняться с ним сексом, и от этого только хуже, потому что я не перестаю надеяться. Даже если это значит, что мне придется ему рассказать.

Большинство людей боится заразиться вирусом. Если я скажу Клавдии и Лидии, им не о чем переживать, ведь мы с ними не собираемся обмениваться «жидкостями». С Майлзом другая история.

К тому же теперь мне еще нужно выяснить, кто написал эту дурацкую записку. Я понятия не имею, с чего начать. С девятиклассников в драмкружке? Не, вряд ли у кого-то из них хватит терпения оставить записку в шкафчике и ждать, пока я ее прочитаю. Мисс Клейн? Сомневаюсь. Она невыносима, но не зловредна. Кто еще это может быть?

— Ну почему все так сложно? — вслух спрашиваю я. Лишь постер «Аиды» смотрит со стены в ответ.

Все, что я сейчас чувствую, — раздражение, сексуальное возбуждение — обостряется на репетиции. Словно зуд где-то внутри, который я никак не могу унять, он сводит с ума. «Богема» — отличный мюзикл, но, живя им каждый день, я не могу не думать про друзей моих родителей, о которых они упоминают лишь изредка, тех, кто умер до того, как я успела их узнать. Потому что никому не было дела до больных СПИДом геев.

Эпидемия — это так страшно, просто уму непостижимо. Как фильм ужасов, что надолго остается со мной липким страхом, от которого трясутся колени и сводит живот. Эпидемия кажется чем-то абсолютно невероятным. От того, что это реально, это случилось, мне хочется схватить народ на сцене и кричать: «Вы понимаете, как это серьезно? Это вам не просто мюзикл, который кто-то придумал, это чьи-то жизни».

Мало того, сегодня мисс Клейн зациклилась на отработке «Seasons of Love», а потому останавливает и начинает песню снова и снова. Мистер Палумбо безмолвно за нами наблюдает, и губы его сжаты в тонкую линию. Я решаю заглянуть за сцену. Я могла бы притвориться, что проверяю всех рабочих сцены, но это было бы пустой тратой времени. Как только я захожу за кулисы, мои глаза видят только Майлза.

На нем черная футболка и темные джинсы. Он складывает руки на груди, и на его запястьях вздуваются вены. Я сглатываю комок в горле. Если бы вокруг никого не было, я бы зацеловала его до потери пульса.

Он двигает на сцену одну из декораций, огромную, гораздо выше него. Устанавливает на место, потом берет в каждую руку по скамейке. Кусочками ярко-синей ленты на полу отмечено, куда ему нужно их поставить. Ловко уворачиваясь, народ разбегается в разные стороны. Жесткие декорации обычно не такие уж тяжелые, все же рабочие сцены сами их строят из дешевой фанеры и других облегченных материалов, но весят они все равно прилично, и передвигают их, как правило, по двое. И только Майлз — в одиночку. Это нереально горячо, но, пожалуй, мне стоит с ним об этом поговорить. Все знают о его травме. Не хватало, чтобы ему стало хуже.

Я прочищаю горло:

— Глазам не верю, как это Джесс дал тебе двигать все это одному.

Он ставит скамейки на место и смотрит на меня с улыбкой. Я хочу впиться в нее своими губами, прямо здесь, прямо сейчас, у всех на виду.