Читать книгу "Убийца из прошлого - Моника Кристенсен"

Она так и осталась сидеть. Не поменяла позы, пока он был в ванной. Наконец произнесла:

– Пожалуй, я пойду прогуляюсь.

– Нет, никуда ты не пойдёшь. Ты не будешь одна ходить по Лонгиеру среди ночи. – Страх за неё накатил так внезапно, что он не смог сдержаться. И тут же получил обидную отповедь:

– Не разговаривай со мной таким тоном. Ты врал мне о моём отце. И я должна после этого тебе доверять и тебя слушаться? Ты этого добиваешься, да? Решать всё за всех?

– Эмма, я тебе не врал. Ни разу.

– Да уж. – Лицо её стало пунцовым. – Не врал, пусть так. Но ты далеко не всё рассказал мне о том месте, в которое тебя отправили зимой сорок первого. Ты и сейчас молчишь о том, что скрывал от меня все эти годы. Прикидываешься, что рассказывать больше не о чем. А как это назвать, если не ложью?

– Эмма… – Себастьян не находил слов. Она права. Он о многом ей не рассказал. Острое чувство вины заставило его замолчать. А хуже всего то, что кое-кто из ветеранов знает то же, что и он. От этой мысли его жёг стыд. Тот ветеран там тоже был. И это благодаря ему отца Эммы тогда, больше полувека назад, уволили из лагеря, в котором восьмилетний Себастьян Роуз провёл ужаснейшие месяцы своей жизни.

– Как по-вашему, что самое главное? – спрашивал Тур Олуфсен, бывший шахтёр из Лонгиера. Он подался вперёд в своём кресле, которое успел отхватить, придя в номер одним из первых. Комната была битком набита ветеранами: пришли все. Обнаружился даже один немец. Они смеялись, выпивали, травили анекдоты и вспоминали позабытые случаи. В конце концов разразился спор о цели и назначении этой встречи. Председатель Союза ветеранов, Якоб Кремер, всё больше отмалчивался. У него были грустные новости для членов общества, но с ними можно было подождать до торжественной встречи в Ню-Олесунне.

Однако Олуфсен был настроен по-другому, считая, что всё достаточно серьёзно. Пора – решил он. Время шло к трём утра. Солнце сделало по небу полный круг, яркий свет вернулся на восточную сторону отеля и теперь бил в приоткрытое окно, выпускавшее наружу табачный дым.

Олуфсен продолжал:

– Мы собрались, чтобы проститься с пережитым когда-то здесь, на Шпицбергене? Или чтобы рассказать о том, что столько лет прятали в своих черепушках? Спрашиваю, потому что не хочу никому мешать. Меня-то оба варианта устроят. Мне всё равно.

– Если не расскажем, эти занозы так на свет и не выйдут. – Харальд Ольдерволл говорил так тихо, что не все его расслышали. Он сидел в глубине комнаты на перевёрнутой корзине для мусора, возле лакированного комода с баром и телевизором.

– Про что смолчим, то с нами в могилу уйдёт. Не то чтобы за мной что-то серьёзное было. А всё ж таки кое о чём и я думал, да.

Советника по культуре при губернаторе с ними не было. Историк из Тромсё давно ушёл спать. Ветераны переглянулись. Они были одни. То, что сейчас прозвучит, останется между ними.

– Ладно, – сказал наконец Якоб Кремер, – раз уж вы так этого хотите. Но только это должно остаться вне программы. Если начнём выяснять отношения днём, посторонние обязательно вмешаются. В нас вцепится какой-нибудь журналист или писатель, и встреча кончится ещё большей неразберихой, чем начиналась. Однако я согласен, что есть вещи, о которых после стольких лет можно и поговорить. Почти все мы жили, нося в себе боль. Так с чего начнём?

– Если хотите ворошить неразгаданные загадки военных операций на Шпицбергене, убедительно прошу не забыть меня. А также командира эскадрильи Макса Зайферта. У него тоже есть что вам показать. – Немецкий метеоролог внимательно посмотрел на собравшихся. – Как вам известно, в Ню-Олесунне произошёл несчастный случай. Я всегда думал, что та смерть в горах…

– Конечно-конечно, но не будем говорить об этом сегодня. Англичане тоже должны участвовать, без них полной картины не получится. А они прилетают ночным самолётом.

Тур Олуфсен посмотрел на часы.

– Так они приехали уже. Самолёт ведь в час должен был приземлиться? Ну да, с нами их сейчас всё равно нет. К этой истории мы потом вернёмся, ладно? А я, ежели кому интересно, хочу вспомнить, как мы плыли на Шпицберген. На борту «Мунина» в мае сорок первого. Кто-нибудь ещё помнит? – Олуфсен замолчал и уставился в пол, перекатывая в пальцах самокрутку.

Поднялся председатель.

– Итак, мы все согласились на закрытую встречу после окончания официальной программы – только для ветеранов. Но не сегодня. По-моему, пора ложиться. Через шесть часов в Доме начнётся доклад для жителей Лонгиера. Странно будет, если мы не придём.

Ночное собрание происходило в его номере, и он надеялся, что гости поймут намёк и разойдутся.

Кнут Фьель вскочил очень рано из-за удивительно яркого сна. Всё ещё под впечатлением, он сидел в кровати и щурил глаза из-за слепящего света, заливающего спальню. Оказалось, что он забыл задёрнуть шторы. Было чуть больше пяти утра. О том, чтобы лечь и заснуть, нечего было и мечтать. Это известно любому, кто хоть немного пожил на Шпицбергене: в тёмное время года спишь слишком много, а летом – слишком мало.

Офицер полиции из администрации губернатора, Кнут жил на втором этаже одного из больших домов в Бломюре. Квартира у него была небольшая, зато из окна гостиной открывался фантастический вид на Лонгиер и долину. Он немного постоял, разглядывая все эти острые крыши и разноцветные дощатые стены. Похоже, излюбленная жителями высоких широт архитектурная форма домов – скворечник. И не важно, на севере ты или на юге. Кнут видел похожие красные, синие и зелёные домики в Гренландии: как будто на ледник наклеены разноцветные стикеры. И в Ушуае, самом южном городе Аргентины, ряд за рядом карабкаются маленькие домишки по крутым горным склонам: фронтоны смотрят на гавань, острые чёрные крыши – как упрямые восклицательные знаки, адресованные океану.

Кнут уселся за кухонный стол и стал ждать, пока сварится кофе. Сон никак не желал рассеиваться. Ему снилось, что он разыскивает реестр с именами. Перед ним бледный человек в чёрной форме, он сидит за непропорционально большим письменным столом. Кнут запомнил охватившие его неприятные ощущения, панику. Найти то, что он ищет, было невероятно важно, это был вопрос жизни и смерти. Кнут догадался, что это живёт своей жизнью в его подсознании старое дело об убийстве. Только вот папка с рапортами, которую ему одолжил историк, при всём своём богатом разнообразии никакого реестра не содержала.

Кнут сходил в гостиную за папкой и разложил её содержимое на столе. Попытался рассортировать документы по важности. На самом верху оказалось письмо пожилой женщины. Написано оно было узким, трудно читаемым старомодным почерком. Он уже несколько раз откладывал его в сторону, но сейчас решил прочесть.

Начиналось письмо именно так, как и говорил историк. Далее было вот что:

Может быть, мои сыновья винят меня в том, что я не воспрепятствовала их вступлению в немецкую военную бригаду. Их отца давно нет в живых, поэтому скажу как есть. Он был нацистом. И гордился поступком сыновей.