Читать книгу "Нахимовский Дозор - Сергей Еремин"

– Отменно, могу поручиться, видел его на скачках, – ввернул Бутырцев, не дожидаясь, пока ошарашенный Нырков что-то скажет супротив очевидных намерений адмирала.

– Так это же здорово! – искренне обрадовался Нахимов. – Редкое умение для моряка. Я сам с трудом приноровился каждый день верхом бастионы объезжать. И половина из ординарцев таковы. На палубе, на мачтах в любой шторм удержатся, а с лошадью совладать не могут. Решено, рекомендую вас ординарцем при штабе. Сейчас я выпишу бумагу на этот счет.

Так с легкой руки Павла Степановича стал мичман Нырков сухопутным развозчиком приказаний. Сначала он стеснялся такой нелестной для моряка должности. Но вся эта шелуха мнительности слетела с него при первой же доставке приказа на севастопольские укрепления. Это был четвертый бастион, тот, что стоял через Южную бухту на горке к югу от центрального городского холма. Чтобы попасть туда, надо было спешиться у подножия горки, долго идти извилистыми траншеями, на самом бастионе под руководством сопровождающего матроса пробираться к позициям тоже по ходам в земле, не поднимая головы, чтобы не получить пулю от меткого французского штуцерника, и кланяясь до земли при каждом выкрике наблюдателя «Бомба!». Оказалось, что вестовые частенько бывают под огнем, что их ранят чуть ли не ежедневно, что немало доблестных офицеров уже погибло. Что их награждают и делают представление к чину наравне с прочими боевыми офицерами. Никто не считает, что их близость к начальству дает им преимущество. Наоборот, благ никто не ищет, но многие считают за честь выполнить любую просьбу самого Павла Степановича. Это сразу утешило самомнение Филиппа. А уж когда он был ранен в руку и продолжил выполнение своего задания… Можно было даже чуть-чуть погордиться собою. Можно было бы, если бы это не было обыденным делом в Севастополе. Но чуточку уважения со стороны сослуживцев это ему добавило.

Так и пошла служба мичмана Ныркова в Севастополе: при штабе непосредственно у Нахимова и одновременно в Дозоре у Бутырцева. С приказаниями лично адмирала и морского штаба он успел побывать у защитников на всех бастионах и батареях обороны Севастополя, а с Бутырцевым увидеть другую, осаждающую армию.

III

Северная сторона города была свободна от неприятеля, укрепления ее выдержали первый ненастойчивый натиск союзных войск и бомбардировку. Дорога с Северной стороны на Бахчисарай и далее на Симферополь была свободна. По ней доставлялись припасы и шли пополнения. По ней же прибыли в город Бутырцев с Нырковым.

Русская армия располагалась на высотах вдоль бухты, занимая район Мекензиева хутора и далее вдоль реки Черной селения Инкерман и Чонгар.

Напротив через длинную, в семь верст, Севастопольскую бухту расположились Южная и Корабельные стороны, разделенные между собой Южной бухтой – перпендикулярным к главной бухте отростком, ведущим на юг. Южная сторона – основная часть города, с новыми домами, гостиницами, ресторанами, Дворянским собранием и морской библиотекой, с бульваром для чистой публики, где по вечерам играли по очереди полковые оркестры. Флотские офицеры и городские чиновники предпочитали селиться здесь.

Корабельная сторона была районом флотских экипажей, учебных рот, складов и ластовых команд, составленных из нижних чинов, не способных нести службу в экипажах и употреблявшихся для различного рода береговых надобностей. Тут находились Лазаревские и Павловские казармы. Здесь располагалось Адмиралтейство, заложенное одновременно с городом и крепостью еще во времена Екатерины. Шаркан выхлопотал бумаги для Бутырцева, по которым он откомандирован именно на доки и верфи – якобы надзирать и вести учет. В Российской империи это было чертовски прибыльно: надзирать и учитывать – самая большая мечта чиновника николаевского времени. Да что там николаевского – всех времен и народов!

На Корабельной селились также отставные небогатые офицеры. Строили халупки и небольшие домишки работники Адмиралтейства и семейные нижние чины. Матрос в отличие от солдата – человек основательный, привычный жить в доме. Его дом – корабль, приписанный к порту, куда он возвращается из плаваний. Но возвращаться надо к кому-то. Грех в таком разе не обзавестись семьей. Раз есть семья, то нужно и жилище на берегу.

Южная и Корабельные стороны были окружены быстро достроенными или только что возведенными укреплениями – бастионами и батареями. Над Корабельной возвышались две небольшие горы: на одной Корнилов с Тотлебеном оборудовали бастион, по счету третий, который англичане уже успели прозвать Большим Реданом, Злым Реданом, и Малахов курган с наиболее мощными укреплениями – сердцем всей обороны Корабельной стороны. Когда-то отставной капитан Михаил Михайлович Малахов приобрел у подножия этого холма участок земли, где открыл рынок. Туда татары привозили продукцию своих хозяйств, рыбаки там продавали рыбу, матроски торговали домашней снедью. Сам Малахов, пропустив несколько стаканчиков местного вина, любил отдыхать под тенью деревьев, растущих на склоне холма. Злые языки поговаривали, что отставной капитан – пьяница, но это был явный навет – Малахова уважали на Корабельной.

Теперь курган, к которому прилепилось имя хозяйственного моряка, стал неприступной крепостью в цепи бастионов и батарей, воздвигнутых талантом подполковника-инженера Тотлебена и круглосуточным трудом тысяч матросов, солдат и жителей города в сентябре нынешнего, тысяча восемьсот пятьдесят четвертого. В тот месяц союзники стягивали петлю вокруг города, полагая одним махом взять не укрепленную с суши базу наполовину потопленного самими русскими Черноморского флота. Каково же было их удивление, когда, предприняв пятого октября невиданную в истории бомбардировку города с моря и с суши, они не то что не смогли разрушить и взять эти наспех возведенные бастионы, но и не продвинулись ни на сажень в глубь обороны русских. Орудия с погибших, но не сдавшихся парусных кораблей, многие из которых громили турок при Синопе, встретили их ответным огнем. Флот почти умер, но отдал свои мускулы, свою главную силу – артиллерию – своей базе, городу. Беззубая, как думали союзники, крепость в ответ на натиск извергла огонь. К такому неприятель не был готов.

Именно там, на Малаховом, был смертельно ранен ядром в верхнюю часть ноги начальник штаба флота вице-адмирал Владимир Алексеевич Корнилов, вложивший душу в организацию обороны города. Моряки и армейцы накрепко запомнили строки из его приказа: «Помните же, не верь отступлению. Пусть музыканты забудут играть ретираду; тот изменник, кто протрубит ретираду! И если я сам прикажу отступать – коли в меня!» Его последние слова «Отстаивайте Севастополь…» стали духовным завещанием, девизом, который знал каждый.

* * *

Объединенные Дозоры тщательно проверили обстоятельства гибели русского адмирала, фактически командовавшего Черноморским флотом на протяжении последних лет. Равно как и смерть главнокомандующего французов маршала Франции Армана Жака Ашиль Леруа де Сен-Арно, сильно занемогшего под Севастополем и умершего двадцать девятого сентября на пути в Константинополь якобы от холеры. В течение одной недели ушли из жизни две знаковые фигуры: русский адмирал, который десятью годами ранее наблюдал в Англии за строительством пароходов и скрупулезно изучал состояние дел на английском военном флоте, и бывший военный министр тогдашнего принца-президента, который подготовил военный переворот и привел Бонапарта к императорскому титулу. У нового государя, Наполеона III, он стал обер-шталмейстером. Французский Дозор косился на англичан, русские Иные грешили на тех и других, что думали турецкие дозорные – непонятно. Инквизиция по обыкновению выслушала всех и вынесла вердикт: никакой магии не было применено, все произошедшее – дело рук человеческих и игра слепого случая.