Читать книгу "Хлопок одной ладонью - Николай Кукушкин"

Что получится, если вытащить наследственность из трех дарвиновских условий? Разнообразие плюс отбор – это, например, покупка пива в магазине. Она не приводит к эволюции пива именно потому, что пиво не наследуется, вы не бросаетесь его воспроизводить. А если бы бросились? Допустим, вы пивовар и вас так обрадовало выбранное пиво, что вы решили его воссоздать. Протестировали рецептуру, сколотили бизнес-план, и вот ваше пиво уже конкурирует в магазине со своим прототипом, предыдущим поколением. Через десять лет вы пивной магнат, полки магазинов забиты вариациями вашего пива, а то предыдущее пиво нигде не найти. Чем это не эволюция пива?

Если изменчивость – топливо, а наследственность – колеса, то отбор – это водитель. Отбор решает, куда машина едет. Об этом водителе стоит поговорить отдельно.

У вас спина страшная

Индийские заклинатели змей якобы гипнотизируют животное мелодией своей дудки-пунги (на самом деле, правда, змея следует за движением инструмента, а не качается в трансе). Одна из змей, которую таким образом заклинают, – индийская кобра, известная, помимо знаменитого капюшона, своеобразным рисунком на его спинной стороне: два черных пятна, соединенные снизу дугой-перемычкой. Индийскую кобру еще называют очковой коброй, не потому что ее все боятся, а потому что эти черные пятна сильно напоминают очки. Ну, или глаза, с носом посередине.

Кобра – животное несравненной красоты и грации. Посмотрите видео кобры, бьющейся с мангустом, это настоящий смертоносный танец, достойный фильмов про кунг-фу. Кобра – хищник, питающийся в основном грызунами и лягушками. Крупных зверей кобра предпочитает избегать. Зачем ей «очки» на капюшоне? Это очевидно: чтобы отпугивать этих крупных зверей, подкрадывающихся сзади. В природе очень мало вертикальной симметрии. У нас, людей, есть мосты и здания, но в лесу главный вертикально симметричный объект – это глаза, направленные прямо на тебя. А смотрит так на тебя обычно тот, кто прямо сейчас хочет тебя съесть. Поэтому, если из травы вдруг вырастает пара огромных черных глазищ, все пугаются, а кобра спасена. Все ясно.

Но есть один вопрос, который я очень люблю вертеть в голове. Знает ли кобра, что у нее глаза на спине?

Для меня этот вопрос, как коан, означает нечто большее, чем собственно ответ. В нем виден переворот мышления, тот самый перелом интуиции, который несет в себе теория эволюции. Он как бы подходит к самой кромке здравого смысла и плюет в бездну. Нет, кобра не знает, что у нее на спине рисунок. Она никогда не смотрела в зеркало, ведет одиночную жизнь и вряд ли может осознать связь между собой и другими кобрами. Но если не знает кобра, то кто-то же должен знать?

В живых организмах все кажется специально задуманным. Растения не размышляют о своих цветах, но кто-то должен знать, что, если посмотреть в ультрафиолетовом свете на подсолнечник, видны узоры, приспособленные под зрение насекомых. Кто-то должен знать, что листохвостый геккон выглядит точь-в-точь как упавший лист, а палочник – как палочка. Кто-то должен знать, что ногами ходят, а крыльями летают, что сердце качает кровь, а почки – мочу. Но если не сами обладатели ног и крыльев, то кто?

По Дарвину, это знание происходит из отбора. Это он рулит машиной эволюции. Это отбор рисует картину на холсте изменчивости. Отбор – это отражение мира, его текущих свойств, запросов и ограничений в свойствах и способностях живых организмов. Отбор пропускает в будущее змей с пугающим узором в виде глаз на спине и оставляет в прошлом змей со всеми остальными узорами. Отбор – как вышибала вечности. Именно благодаря ему нам кажется, что мир создан разумно: мы видим только маленькую горстку отобранных. Когда люди воспринимают эволюцию как случайный процесс, не способный к творческим решениям наподобие глаз на спине кобры, они упускают мощную и совершенно неслучайную креативную силу отбора.

Тут нужно разобраться с терминами. Дарвин пользовался фразой natural selection, традиционно переводимой на русский язык как «естественный отбор». Но Дарвин под словом selection подразумевал то, что сегодня мы бы назвали по-русски селекция, то есть отбор и выведение людьми сортов растений и пород животных. «Происхождение видов» фактически построено на аналогии: смотрите, селекционер создает породы, выбирая предпочтительные признаки в каждом поколении, и точно так же природная селекция выводит из одних видов другие.

В общем, термин natural selection чем-то похож на название «Ближний Восток» – очень смешное, потому что огромный географический регион определяется через его близость к Европе. Так и тут: центральная сила природы определяется через выведение человеком сортов кабачка. С космической точки зрения логичнее сказать, что выведение кабачков человеком – частный случай общего принципа отбора, лишь поверхностно отличающийся от, скажем, выведения рыб водой или выведения цветов пчелами.

Русскоязычный отбор, впрочем, гораздо более абстрактный термин, чем селекция. Я предпочитаю использовать его именно в таком абстрактном виде – «отбор», без эпитета «естественный». «Естественный отбор» – это не очень удачный перевод слегка устаревшей метафоры. Говоря «естественный отбор», мы понимаем этот термин в узком смысле, заложенном в него Дарвином: выживание более приспособленных вариантов живых организмов под давлением неизбежной конкуренции за ресурсы. Оригинальная теория Дарвина образца 1859 г. состоит в том, что этот естественный отбор – главное объяснение любых видовых признаков.

На мой взгляд, своей отрешенностью термин «отбор» расширяет сегодняшний смысл этой теории и акцентирует внимание на ее общефилософском значении.

Во-первых, варианты могут выживать вне зависимости от конкуренции за ресурсы. Дарвин и сам не утверждал, что «природная селекция» – строго единственный механизм эволюции, приводя в пример «половую селекцию», или половой отбор, например, отбор разноцветного оперения птиц предпочтениями самок. О птицах и их эстетических предпочтениях разговор впереди, но суть в том, что отборы бывают разные. Даже если главный из них – это отбор в результате борьбы за ресурсы, сила теории Дарвина именно в том, что к эволюции может привести любой отбор, главное, чтобы что-то от чего-то отсеивалось по какому-то конкретному принципу.

Во-вторых, варианты, которые отсеиваются один от другого, совершенно необязательно должны быть живыми организмами, и их «выживание» совершенно необязательно должно быть реализовано, пользуясь энгельсовской терминологией, «белковым телом».

В любопытном онлайн-эксперименте Darwin Tunes, например, пользователи слушали аудиозаписи, сгенерированные случайными вариациями компьютерного кода, и оценивали их по шкале от 1 до 5. Варианты кода с высокими оценками копировались и перемешивались, произведенные ими звуки предлагались новым слушателям и так далее. То есть даны: изменчивость – случайные варианты кода случайно перемешиваются; наследование – новые варианты кода состоят из предыдущих; отбор, только в данном случае отбор состоит не в конкуренции за ресурсы, а в конкуренции за музыкальные предпочтения пользователей. Результат: шум эволюционирует в музыку. Сайт проекта давно закрыт, но аудиозаписи легко найти на SoundCloud по запросу «Darwin Tunes», что я и рекомендую сделать читателю. Через 500 поколений в случайно сгенерированной стене звука появляется ритм, через пару тысяч пробивается дудочка, и на каком-то этапе получается композиция не хуже и не лучше любой минусовки на любом школьном концерте со времен изобретения синтезатора Casio12.