Читать книгу "Дары ненависти - Яна Горшкова"

– Ш-ш-шуриа, говориш-ш-шь?

Мужик не выдержал и бросился бежать вниз по дороге.

«Что стоишь? – спросила Джона у призрачной псины. – Гони его, пока не почувствуешь себя отомщенной. А потом… потом будь снова свободна».

Обрадованный дух ослепительно вспыхнул фиолетовым огнем и устремился вслед за своим убийцей. Чтобы сниться ему ночами еще много-много лет, чтобы он слышал скулеж и вой в любом шуме. Должна же быть какая-то справедливость в отношении душегуба?

Идгард с нескрываемым любопытством наблюдал за беглецом, и по его круглой мордашке было видно, что мамой он гордится несказанно.

– Он провинился и ты его накажешь?

– Он сам себя накажет, милый, – мягко проворковала Джона.

Объяснять подробности пятилетнему ребенку, пожалуй, рановато. Идгард – мальчик впечатлительный, будет кошмары видеть во сне. Зачем его нежному сердцу лишний груз?

Впрочем, Паул тоже испугался, и не столько гнева хозяйского, сколько Джониной внезапной проницательности и ее возможных последствий. И очень зря, потому что небольшие экскурсии прислуги в винный подвал графиня преступлением не считала. Сама она вино и пиво не жаловала, но чтобы сомнительное добро не пропадало даром, закрывала на мелкое воровство глаза. В основном в память о тех днях, когда слуги относились к девочке-шуриа гораздо добрее и снисходительнее, чем вся высокородная родня, вместе взятая. Паул, скажем, позволял Джоне прятаться в каретном сарае и ни разу не выдал братьям. До переломного во всех смыслах сентября младшую Алэйа никто не замечал, а после – все вдруг стали слишком пристрастны. Мать утешала: «Это кровь говорит в них, старая память». Надо полагать, только тысячелетняя ненависть ролфи к шуриа заставляла сводных братьев и сестер поджигать Джоне волосы, бить и щипать, ломать ее игрушки. Хотя Элишва была права. Никто ничего не забывает. И ролфи помнят, как шуриа обманом захватили Удэйна эрн-Кармэла, их великого эрна, их вождя и вдохновителя, и убили, нарушив тем самым все законы войны. Да не просто убили, а позорно повесили. Шуриа надеялись обезглавить захватчиков, но просчитались. А бешеные ролфи воззвали к своим богам, к Отцу Дружин и дочерям его, моля о страшной мести вероломным недругам. И у них получилось. У них всегда удается месть. Что-то другое – так нет, а месть почти всегда.

– А и правда ваша, госпожа, в канаве-то дохлая собака валяется. Вот ведь прохвост! – сокрушался Паул. – Теперь придется платить тиву Удазу за очищение колодца.

Услуги магии эсмондов были недешевы.

– Сторож заплатит, – буркнула Джона. – Поехали уже! Закрой калитку в беседке, и поехали!

Она замерзла и злилась. На сторожа-живодера, на усиливающийся дождь, на без умолку болтающего с кучером сына, на суеверных крестьянок, на весь этот мир и даже на призрак убиенной собаки. Все не кстати, все не вовремя, все по-глупому… Начиная от неудавшегося заговора и заканчивая последним приступом вселенской справедливости.

«Можешь теперь радоваться, сиятельная, порок наказан, а жестокость отомщена. Победительница колодезных сторожей!»

Обедали почти в официальной обстановке: графиня не только переоделась к трапезе, но и обновила драгоценности, старший сын – чопорный до ледяного хруста, в белом галстуке, младший – глазастое невинное чудо в начищенных до блеска башмачках. Прекрасная леди и два ее верных оруженосца. Вместо доспехов – накрахмаленные салфетки, вместо мечей – серебряные вилки, вместо врагов… На этом аллегории у Джоны кончились. Вот чего у леди Янамари вдосталь, так это врагов. На любой вкус – начиная с благородно-мудрых эсмондов, заканчивая великим повелителем Империи Синтаф – Атэлмаром Восьмым (он же – Святой Идвиг, что на языке одержимых диллайн одновременно: благосостояние, богатство, процветание и война). Причем чувства взаимны настолько, насколько это вообще возможно.

Оливка на вилке – черная и блестящая. Ам! И нет ее.

Люди живут, пока живы, а шуриа живут, пока чувствуют нить жизни в своих ладонях. Пока пульсирует на самом остром острие напряженный нерв, пока чувства обнажены до предела. И Ненависть в этой игре такой же равноправный игрок, как Радость и Любовь. Пока от чужого, мельком брошенного взгляда каждая волосинка на коже будет вставать дыбом, до тех пор ночь не посмеет запустить когти в душу Третьей.

Пирожки-«уточки» с кусочком мяса внутри – они просто тают во рту. Надо запретить Сирис их печь, иначе с талией придется попрощаться навсегда. Хотя… еда тоже радость и тоже в каком-то смысле любовь. Может быть, поэтому шуриа не бывают толстыми? Едоки хоть куда, а все равно костлявые.

Столовые приборы в худых тонких руках не танцуют – они порхают бабочками. За десять лет при дворе Его Императорского Величества можно научиться почти всему – пить не пьянея, вкушать экзотические яства с видом усталым и презрительным и не вспоминать о правилах этикета, которые въедаются прямиком в костный мозг. И тогда освобождается место и время, чтобы быстро-быстро думать. Порой это умение спасает жизнь.

«Саннива – очень опасное место, а дворец императора – капкан, из которого сбежать можно, только отгрызя самому себе лапу», – любил повторять Бранд. На случай, если юная супруга забудет и попытается продемонстрировать привычки и манеры грубоватой янамарской выделки. Девичья память, наивность и непосредственность плохо совмещались с активной светской жизнью, которую они стали вести вместе с Брандом Никэйном, и если бы не он… Что скрывать, Саннива сожрала бы молоденькую дурочку с костями и потрохами.

Одиннадцать лет… Бранд… Как так получилось, что обречена на Внезапную Смерть только Джона, но умерли все, кто ее окружал, кто любит и ненавидел? Она – проклятая бабочка-однодневка – пережила всех: родителей, сводных братьев и сестер, мужа. Удивительная случайность или неумолимая предопределенность?

Накануне свадьбы она – государственная невеста – рыдала в десять ручьев. Лорд Джафит не знал, что придумать, дабы заткнуть этот девичий слезопад. «Ты хочешь, чтобы Его Императорское Величество узрел твой распухший красный нос и узкие заплывшие глаза? Ты хочешь опозорить меня перед всем двором? – верещал он и топал ногами. – Ты сама выбрала лорда Никэйна, забыла?!»

Да – сама, да – выбрала. Ткнула пальцем в темноволосого темноглазого мужчину со впалыми щеками и длинным носом, безучастно стоящего возле окна, и буркнула: «За этого пойду!» Назначенный императором сват – лорд Джафит – удивился так, что у него едва глаза на лоб не вылезли. Бедолагу вообще удар бы хватил, узнай он, что янамарская невеста сосредоточенно размышляла всю ночь и почти все утро, прежде чем остановиться на кандидатуре Бранда Никэйна. Он подходил идеально, его условия оказались самыми лояльными, о нем говорили – разумный человек. Что еще нужно? И, самое приятное, он был только на одну восьмую ролфи. Не повезло графу с одним из прадедушек.

И все равно Джоне было страшно. Все эти чудовищно неудобные, тяжелые наряды, пылающие яростью взгляды эсмондов, вынужденных сочетать шуриа в храме бога, отвернувшегося от Третьих, навязчивый шепоток, проникающий сквозь множество покровов, под которыми традиционно прячется невеста, заставляли ее дрожать.