Читать книгу "Тонкий лед - Оксана Кольцова"

Меч и, княже, даже

Лепый щит за ломтик

Хлеба. Взять их где бы?

Храбры люди в холе

Ходят пустопузы,

Туже стянут пояс

Тут, где страждет каждый.

Песня была вроде и жалобная, однако дан пел ее весело, и подмигивал, и прихлопывал ладонью по колену — сразу всем понятно, что не всерьез.

Когда работники уже заканчивали трапезу, подошел Ингольв.

— Сегодня больше строить не будем, — объявил он. — Тут крышу надо затевать уже, а это на ночь не годится. Завтра с самого утра. Ступайте.

Мейнард доел и вместе с Сайфом первым направился к хозяйскому дому: там наверняка имелась работа.

Надвигалась зима, и северяне возвращались из походов, а пока не лег снег, ездили друг к другу в гости. Вот и во Флааме со дня на день ожидались визитеры — какие-то соседние вожди со своими людьми намеревались приехать к Бейниру, и по такому случаю затевался пир. Пиры всюду и везде одинаковы, думал Мейнард. Несколько дней мужчины не будут выходить из-за стола, разве что по естественной надобности, на кухне будет стоять чад, женщины и слуги собьются с ног, поднося новые блюда, и в конце концов гости уедут довольными и в страшнейшем похмелье. Раньше Мейнард принимал участие в пирах и прекрасно знал, чем это заканчивается. Может, поэтому Ингольв не хочет начинать крышу сегодня: а ну гости нагрянут к вечеру, и тогда в завтрашних работах смысла особого нет…

— О чем ты задумался? — спросил Сайф. Сарацин оказался приятным собеседником для Мейнарда, однако обладал и иным ценным качеством — не был слишком уж болтлив. Он тонко чувствовал, когда многословие неуместно.

— О том, как наши хозяева нынче будут пировать.

— Жалеешь, что тебя не позовут?

— Так, может, и позовут — окорока таскать из погреба.

Сайф засмеялся.

— Мне нравится, что ты не тоскуешь.

— Уныние — грех.

— И, тем не менее, многие ваши грешны.

— Твое жизнелюбие искупает все это.

Сарацин пожал плечами.

— Я не только воин, но и ученый, мой друг. Когда я оказался здесь, то вначале лишь и думал, как бы поскорее оказаться снова в Испании, а лучше дома, в Танжере… — Он вздохнул. — Ты бывал там, странник? Там лучшие девушки в мире с глазами темными, как сливовая кожица, как виноград, что они подносят тебе в ладонях… Там самое сладкое вино и самые смелые люди… Впрочем, я отвлекся, — прервал он сам себя. — И вот когда я, потеряв все это, приобрел лавку в рабском доме, то, конечно же, огорчился вначале. А затем подумал: может, моя судьба — изучить этот дивный край, узнать многое о совершенно иных людях, чтобы измениться самому? Все-таки вестготские племена, которые отступили пред нами в Испании, чем-то на нас похожи уже, научились нашему языку, переняли кое-какие обычаи… Этот же народ непримиримый и вольный, и боги у них совсем другие, и шаманство свое, и язык ласкает слух.

Мейнард кивнул. Сайф уже рассказывал ему, как оказался здесь и почему решил остаться, но каждый раз это было интересно слушать. Для самого Мейнарда подобное отношение к жизни казалось чужим и чуждым: его не настолько интересовала культура северян, их сказки, песни и предания, которые без числа запоминал Сайф, — не настолько, чтобы решиться и добровольно остаться здесь. По законам севера, которые сарацин, как и обещал, тщательно объяснял новоприбывшим, через долгое время услужения раб мог выкупить себя, заработав свободу. Некоторые, кто выжил, так уже сделали; кое-кто ушел, а кто-то остался, взяв себе крохотный надел и выращивая зерно и скот. В основном это были захваченные в походах крестьяне, которых возможность ехать обратно через многие земли пугала. Кто ждет их там, спустя годы, в землях саксов и франков? Если была семья, то давно привыкла жить без кормильца, если был надел, то вряд ли лучше, чем здесь. А тут уже все знакомо и есть свое имущество, немного, но есть. Мейнард думал иногда, что он станет делать сам, если когда-то вновь будет свободным. Возвратится в монастырь, как его братья, или же… Здесь христианского Бога как будто и не существует. С того момента, как очнулся во Флааме, Мейнард ни единой молитвы не прочел. Когда его братья и другие рабы-христиане собирались и молились вечером, он вставал вместе с ними на колени, однако даже произносимые ими слова не доносились до него, и в душе было пусто. Словно все, владевшее им раньше, исчезло. Только… не этого ли он искал?..

— Вот приедут гости, — продолжал болтать Сайф, за почти два месяца восполнивший пробелы в знании франкского и теперь говоривший с Мейнардом на его наречии, — и, должно быть, скальды с ними! Может, странствующие, каких я не слышал. А если даже знакомые, они сочиняют новые песни. Эх, почему же я обделен поэтическим даром!

— Нельзя иметь все, — наставительно произнес Мейнард.

Сайф захохотал.

— И это раб говорит рабу! Да ты шутник.

— Всего лишь правда, друг мой, всего лишь правда.

— Ну, как бы там ни было, а я послушаю и выучу. Что же касается поэзии — все равно хотелось бы мне… В конце концов, юные девы падки на стихи…

— О каких девах ты говоришь? Ты сам сказал только что: мы рабы, а женщин они в рабство не берут. Кто даст тебе жениться, Сайф? К тому же, ты не их веры. Готов принять Одина как своего бога?

— Да кто же ведает, что будет дальше. Может, однажды я пойму, что именно к этому и вел меня Аллах… Пути его, как ты знаешь, не ведомы никому, но я слушаю его голос в моем сердце. — Сайф торжественно прижал ладонь к груди и тут же продолжил весьма легкомысленно: — Так вот, о девах. Когда приезжают поэты да певцы, девы очарованы. Ты же сам видел!

— Видел, — кивнул Мейнард. Тут сарацин прав: женщины всего мира падки на красивые слова.

— Может, напроситься в ученики к скальду? — задумчиво произнес Сайф. — И тогда, если у меня выйдет научиться, сердца женщин откроются предо мною, будто цветы поутру…

— Одно это звучит достаточно поэтично.

— Это не я придумал, — уныло сознался сарацин.

— Ты действительно мыслишь о женитьбе? — поинтересовался Мейнард серьезно. — Здесь?

— Возможно… Женщины тут — настоящий огонь, чего я не ожидал от северянок. Но я ни к одной не подступлюсь. Я раб, и это оскорбление. Но… А ты тоже об этом думаешь?

— Нет, — сказал Мейнард и тут же понял, что солгал.

Эта земля что-то делала с ним. Он так мало времени провел тут, неполных два месяца, однако уже ощущал себя более живым, чем за все время, проведенное в монастыре. А казалось, то было место духовное, способствующее очищению от суетных мыслей и обретению спокойствия…

— Хотя думаю, — добавил он, — конечно. Если бы все в моей жизни было иначе, я, может, женился бы уже. Пора…

— Вот я тебе о том и говорю.

Мейнард порадовался, что идущий позади Лука не понимает франкского и не слышит разговора. Иначе непременно бы прошипел что-то об искушении, которым неверные манят истинных христиан.