Читать книгу "Манхэттен-Бич - Дженнифер Иган"

В разгар этой счастливой поры Эдди почти не замечал судов, бесцельно болтавшихся у причалов, в которые упирались узкие улицы, тянувшиеся от Бродвея, однако не забывал укреплять свое положение: исправно ходил в церковь на службу и на завтраки братства Ангела-Хранителя и Рыцарей Колумба, куда являлась вся профсоюзная верхушка; покупал дорогущие билеты на ежегодный торжественный ужин с музыкой и танцами, где чествовали тех, кто сумел добиться высокого положения в обществе. Отчасти ему хотелось блеснуть красоткой женой, с кудряшками старлетки и гибким телом танцовщицы. По присловью, ирландские девушки скукоживаются уже к концу венчания, и Эдди с удовольствием отмечал про себя, что единоверцы чуть не лопаются от зависти и неуверенности в себе и своей половине.

Слава богу, что он всегда поддерживал эти связи, слава богу! После биржевого краха, как только он потерял работу (театр закрылся) и атрибуты богатства (которого, как выяснилось, никогда и не было) стали испаряться один за другим – соболя, жемчуга, квартира, парные портсигары фирмы “Картье”, – Данеллен радушно принял Эдди, купил у него “дюзенберг” и выдал профсоюзный билет. Когда Эдди встал в одну из двух очередей, ежедневно выстраивавшихся на пирсе в надежде получить работу, он сунул зубочистку за левое ухо – по примете его как минимум пошлют в трюм, а скорее всего, поставят на погрузку, что было бы совсем неплохо. Иначе его семья умрет с голоду. Позже, в тридцать втором году морские грузовые перевозки почти прекратились, но Данеллен оставил его при себе – мелкой профсоюзной сошкой на побегушках, зато в приличном костюме в тонкую полоску, – и предоставил ему “дюзенберг”, чтобы ездить по его поручениям. Как-то днем Эдди ехал по Уолл-стрит и заметил на углу торговца яблоками, его лицо показалось ему знакомым. Только проехав мимо, Эдди сообразил: это же его бывший биржевой маклер.

Услышав, что отец отпирает входную дверь, Анна открыла глаза. За окном – ни звука, значит, уже очень поздно. Даже трамваи не звенят. Она на цыпочках обошла китайскую ширму – ее ставят, когда к ним приезжает тетя Брианн, – вошла в темную гостиную и остановилась. Отец у кухонной раковины намыливал голый торс. Анна завороженно наблюдала за ним. В кухне горел свет, и отец ее не видел; на миг ей стало страшно: показалось, что это и не отец вовсе, а какой-то чужак, к которому она не имеет никакого отношения. Худой, красивый, занятый своими мыслями незнакомец.

Он вышел в туалет, и Анна стала ждать его в кухне. Увидев ее в ночной рубашке, он вздрогнул, но тут же от испуга не осталось и следа. Он снова стал самим собой. И она тоже.

– Ты почему, дорогуша, не спишь?

– Тебя жду.

Он подхватил ее на руки и чуть не потерял равновесие. От него пахнуло лекарством, и она поняла, что он выпил.

– Ты растешь, становишься больше, – прислонившись к притолоке, заметил он.

– А ты – меньше, – отозвалась она.

Чуть пошатываясь, он понес ее через гостиную к двери в детскую спальню. Жалюзи в гостиной были подняты; не спуская Анны с рук, отец прислонился к оконной раме, и они вместе уставились в темноту за стеклом. Анна нутром чувствовала, какой огромный город раскинулся вокруг, его щупальца улиц и авеню тянулись к рекам и порту.

– Тихо-то как, слышишь? – осторожно, будто опасаясь чего-то, сказал он. – Сразу ясно, что в порту полный застой.

– Ни одного корабля.

– Ни одного.

– А я птичку слышу.

– Какие птички, в этакую рань.

Но тут же чирикнула какая-то птаха – последний оплот перед надвигающейся зимой. И как по сигналу небо на востоке посветлело.

Анну разбирало любопытство:

– Ты всю ночь прогулял.

– Ничего, до обедни выспимся.

А сам медлил, прислонясь к оконной раме и не спуская Анну с рук. Сколько еще раз он сможет поднять ее на руки? Даже сейчас она высоковата.

– Я тут буду спать, – обняв отца за шею, заявила Анна.

После недавнего мытья его кожа пахла мылом “Айвори флейкс”. Она приникла щекой к его голому плечу и закрыла глаза.

Часть вторая

Теневой мир

Глава 5

Все началось с того, что она увидела ту девушку.

Анна вышла купить себе что-нибудь на обед, хотя мистер Восс, ее наставник, этого не одобрял. Он предпочитал, чтобы работницы приносили еду с собой и обедали здесь же, на высоких табуретах, на которых они изо дня в день занимались измерениями. Анна догадывалась, что он стремится держать их на виду из страха: вдруг девушки, оставшись без присмотра, разбегутся по верфи, как цыплята. Обедать в цеху, надо сказать, было приятно: цех двусветный, в нем чисто и светло. В сентябре, когда Анна только поступила на работу, стояла жара, но благодаря кондиционеру в цеху было прохладно. В октябре жара спала, Анна охотно открыла бы окно, но окна тут запечатаны наглухо, чтобы с улицы не проникали пыль, грязь, сажа – ведь тогда уже точности измерений от работниц не жди. А может быть, они запечатаны потому, что крошечные детальки, которые Анна и ее товарки измеряют, должны быть совершенно безупречными, в противном случае их нельзя было бы использовать? Ответа никто не знает, а мистер Восс не из тех, кто охотно отвечает на вопросы. В один из первых рабочих дней Анна, тыча пальцем в загадочные детальки на своем лотке, спросила: – Что именно мы замеряем и для какого корабля?

Бесцветные брови мистера Восса взлетели на лоб:

– Эта информация не существенна для вашей работы, мисс Керриган.

– Она помогла бы мне лучше ее выполнять.

– Простите, не понимаю.

– Я бы знала, что именно я делаю.

Молодые замужние женщины с трудом сдерживали улыбки. Среди работниц Анне выпала роль – а может, она ее сама выбрала, – строптивой младшей сестренки, и она с удовольствием ее играла, ловя себя на том, что ищет предлога задеть мистера Восса за живое, стараясь, впрочем, избежать открытого конфликта.

– Вы измеряете и проверяете детали, чтобы убедиться, что они одинаковые, – терпеливо, словно безнадежной тупице, объяснил он. – Детали другого размера нужно откладывать в сторону.

Вскоре выяснилось, что они проверяют детальки для линкора “Миссури”, его заложили в сухом доке номер 4 почти за год до Перл-Харбор. Позже корпус корабля провели по воде через Уоллабаут-бей на стапели – это огромное железное сооружение с зигзагообразными мостками, напоминающими аттракцион “Циклон” на Кони-Айленде. Сознание, что детальки, которые она проверяет, нужны для самого современного линкора, воодушевило Анну. Но ненадолго.

В одиннадцать тридцать прозвучал наконец свисток на обед; Анне уже не терпелось выйти на воздух. Чтобы оправдать свою строптивость, она не взяла с собой еды, хотя прекрасно понимала, что такой уловкой мистера Восса не проведешь. Но лишить девушку обеда он не мог и лишь мрачно наблюдал, как она исчезает за проходной; тем временем замужние работницы достали принесенные с собой сэндвичи, развернули вощеную бумагу и принялись жевать и болтать. Разговор пошел про мужей: одни все еще были в лагере для новобранцев, другие за границей; кто-то уже получил письмецо; женщины гадали, где теперь их любимые, обсуждали предчувствия и сны; как же, наверно, страшно их суженым. То одна юная жена, то другая ударялась в слезы, ужасаясь самой мысли, что ее муж или жених не вернется. Слушать это у Анны не было сил. Она начинала злиться на ни в чем не повинных товарок – до того они казались ей слабовольными. К счастью, мистер Восс запретил обсуждать эту тему во время рабочего дня, и у Анны неожиданно потеплело на душе. Теперь они на работе пели песни, популярные в их колледжах: в Хантерском, Бруклинском и в колледже Святого Иосифа; наконец-то Анна удосужилась выучить гимн своего колледжа; года занятий ей на это не хватило.