Читать книгу "В погоне за праздником - Майкл Задурьян"

– Элла!

– Одну минутку!

Смотрю ниже по течению ручья и вижу что-то у берега. Какое-то животное – кошка, ондатра или бобр, шерсть такая черная, глянцевая. Кто бы это ни был, оно давно уже сдохло. Не знаю, может быть, именно из-за этого мне захотелось вдруг остановиться и посмотреть. Но если так, то напрасно я это сделала. Зрелище смерти мне сейчас вовсе ни к чему. При виде дохлятины я второпях лезу обратно в трейлер, хватаясь за все ручки, что Джон приделал за годы поездок, и куда быстрее забираюсь на сиденье, чем обычно у меня получается по нынешним временам

– Поехали нафиг отсюда, Джон.

Мы минуем Бакстер-Спрингс и вскоре видим знак, приветствующий нас в Оклахоме.

– Быстро управились, – говорит Джон.

Да уж, с Канзасом мы разделались вмиг, даже Джон отметил.

– Верно. Сегодня мы молодцы, – улыбаюсь я ему, и Джон улыбается в ответ.

С утра он вел себя лучше некуда, поэтому следующие его слова застигают меня врасплох.

– Элла, где мой пистолет?

6

Оклахома

Я не нахожу что ответить. Пистолет его тут, в трейлере, но я знаю, что Джон понятия не имеет, где он лежит. Уж об этом-то я позаботилась. Вообще-то это наш пистолет, и мы всегда брали его в дорогу, особенно в последние двадцать лет. Перевозить оружие из штата в штат категорически запрещено законом, но не можем же мы оставаться беззащитными.

Видимо, пора пояснить: время от времени Джон, когда у него случаются просветы, хочет покончить с собой. Он не говорит мне об этом словами, понимаете, но я знаю, о чем он думает.

Много лет тому назад у матери Джона была та же болезнь, что у него теперь, только в ту пору это называлось “склерозом”, “затвердением сосудов”. Джон не был особенно близок с матерью, но ее болезнь произвела на него тяжелое впечатление. По правде говоря, женщина она была неприятная, весь мир числила у себя в долгу. Мне кажется, по-настоящему близка она не была ни с кем – ни с первым и вторым мужем, ни с сыном, ни с дочерью и, уж разумеется, ни со мной. И все же Джон ужасно страдал, видя как его несчастная мать превращалась в законченное чудовище. Под конец своей домашней жизни она бодрствовала ночи напролет, бродила по окрестностям, от любого пустяка впадая в неистовые приступы гнева.

Нам стал звонить в поздние часы ее второй муж, Леонард, тихий, легко сдающийся человек, молил помочь. Когда же мать угодила в дом престарелых – в те времена дома престарелых походили на самый настоящий ад – Джон заявил: он ни за что не желает попасть в такое место, и заставил меня поклясться, что я никогда не отдам его в подобное учреждение, что бы с ним ни сталось. Он твердил, что убьет себя, если заметит симптомы маразма.

Примерно год назад я начала натыкаться на пистолет в самых неожиданных местах у нас дома – в ящике для носков, в кухонном буфете, среди стопки журналов – и испугалась. Я задавала Джону вопросы, но Джон ни разу не вспомнил, как пистолет оказался там, где он оказался. В ту пору проблемы у Джона усугубились, а я уже знала, что такие пациенты страдают паранойей и опасаются вымышленных преследователей, так что убрала пистолет подальше. Джон все спрашивал меня, куда задевалось его оружие, иногда по три-четыре раза в день. А потом вроде бы забыл про пистолет. И я успокоилась – пока не нашла между страницами романа его любимого Луиса Ламура “Тропой испытаний” недописанную прощальную записку. Не все удалось разобрать, но основной смысл я уловила. И, как вы догадываетесь, это меня расстроило. Впрочем, стоит ли слишком расстраиваться из-за прощальной записки, если автор утратил к ней интерес на полдороге?

Как я уже говорила, в последнее время Джон лишь изредка осознает, что выживает из ума. Думаю, в такие моменты он и спохватывается – где его пистолет? И в этом проклятие его недуга, и вместе с тем благословение: пока Джон отыщет пистолет, он уже забудет, зачем его искал.

– Я видела его, Джон, но не могу припомнить где.

– Он в трейлере?

– Не знаю, Джон. У меня уже не та память, что была раньше. Сам знаешь, как оно бывает.

Я кошусь на Джона: вроде бы такое объяснение его удовлетворило.

– Смотри, Джон! – Я указываю на ряд телефонных столбов, кривых, обломанных, который уже некоторое время тянется вдоль дороги. Этот строй пьяных солдат внезапно отклоняется вправо, и следующие бойцы исчезают из виду. – Как ты думаешь, куда идет эта линия?

Джон не отвечает. Я знаю: он все еще думает о пистолете, думает, пока еще может, пока его разум не нажмет кнопку перезагрузки. Я заставляю себя болтать. Заполнять паузы и его разум словами.

– Я читала в путеводителе об этих столбах, – рассказываю я. – Телефонные линии идут вдоль старого ответвления шоссе 66, но теперь там дороги нет. Существует множество старых участков шоссе. Каждый год тут что-то меняется. Местами шоссе проходит через города, которые тоже прекратили существовать.

Джон кивает, но не мне, болтающей о забытых дорогах, которые ведут в города-призраки. Он ведет один из своих споров с самим собой, бранится с кем-то, кто украл его пистолет. У Джона свой – тоже заброшенный и забытый – путь.

Мне бы хотелось, чтобы исчезнувшая линия телефонных столбов вернулась, я бы последовала за ними, выяснила, куда они ведут. Если в город-призрак – неплохо, как раз там мы могли бы устроиться на ночь. Я опускаю ниже оконное стекло, стягиваю с головы кепку, принимаюсь расчесывать остатки волос. Щетина колется, но это ощущение приятно. Снимаю с щетки жирные ошметки, матовые хлопья кожи, и пускаю их по ветру. Пошарив в бардачке, нахожу резинку и делаю короткий хвостик. Буду теперь собирать волосы в хвостик, решаю я, и неважно, насколько он тощий. Кепку я убираю за сиденье. Надоело выглядеть эксцентрично. В жизни я не была эксцентрична.

– Мама, где вы?

Нынче утром я позвонила обезумевшему от тревоги сыну. Попросила Джона остановиться ненадолго в Майами, штат Оклахома, чтобы осмотреть красивый старый кинотеатр Коулмэна. (Тут мне вспомнился Бальный зал в переулке у Джефферсон-авеню в Детройте, куда я ходила на танцы во время войны. Я, три мои подружки, десятки других девочек с подружками и несколько белобилетников, довольных таким перекосом в свою пользу.) Когда мы проезжали мимо, я заметила телефонную будку и решила позвонить.

– Мы в Оклахоме, Кевин.

– Все так за вас волнуются. Я возьму билет на самолет и прилечу за вами.

Собравшись с силами, кидаюсь в бой:

– Никуда ты не полетишь. Твой папа и я – мы прекрасно проводим время, и ты нам тут ни к чему.

Кевин делает глубокий вдох и шумно выдыхает ртом. Я и на расстоянии, через телефон, вижу, как поникли его плечи.

– Мама, мы готовы позвонить в полицию и объявить вас в розыск.

– Только попробуй, Кевин! – И я не шучу.

Тяжелый вздох.

– Мама. Это же сумасшествие. Зачем вам это?