Читать книгу "Пациент особой клиники - Себастьян Фитцек"

С этими словами Патрик вынул из кармана брюк зажигалку и с вытянутой рукой застыл, как статуя Свободы. Никто не встал. Все буквально оцепенели. Только Виктория потянулась к телефону, видимо, чтобы вызвать полицию, но это его вполне устраивало.

– Каждый из вас наверняка думает, что сегодня было бы гораздо лучше остаться дома, не правда ли? – обратился Винтер к родителям. – Лучше бы послушали своих хныкающих детей, которым гораздо больше понравилось бы переодеться и вместе с вами принять участие в празднике. Но нет! Маме и папе требовалось идти на родительское собрание! И кто только составил такой дурацкий план? – Тут он подмигнул одной из воспитательниц по имени Соня и продолжил: – Я имею в виду, что глупо было назначать собрание именно на тридцать первое октября. Это каким же идиотом надо быть?

Патрик коснулся влажного лба, на мгновение умолк, а затем заявил:

– Сегодня не следовало бы обсуждать вопрос, могут ли дети взять с собой свои игрушки или сколько сладостей разрешено хранить в хлебном ящике. Сегодня надо изгонять неприкаянные души умерших. Блуждающую душу моего Йонаса. Да и мою собственную.

Он судорожно сглотнул, закашлялся и продолжил:

– Что ж, дорогие родители! Вы поступили глупо и не переоделись. Пришлось мне сделать это за вас, и вот я здесь. Как живое доказательство того, что зло действительно существует и что дети могут умереть. И не только в сообщениях по телевизору и в газетах, а здесь, в Берлине, прямо у нас на глазах.

В этот момент большинство родителей отвели взгляд от Патрика. Они были озадачены, шокированы и напуганы. Причем не только женщины, но и мужчины.

Не обращая внимания на их реакцию, Винтер произнес:

– Мне очень жаль, что пришлось нарушить вашу идиллию и внести сумбур в ваши представления об идеальном мире. Посмотрите на меня!

Патрик перешел на крик, обращаясь главным образом к парочке геев, воспитывавших приемного ребенка, бабушке одного из воспитанников, пришедшей на собрание вместо работавших родителей, и, конечно же, к образцовой супружеской паре вертолетчиков. Последние пришли вместе, чтобы всем показать, насколько важен был для них вопрос воспитания потомства, и сидели, словно в школе, разложив блокноты на коленях, как будто бы на этом собрании могли сказать о чем-то очень важном, что обязательно требовалось записать.

Глядя на эту образцовую супружескую пару, он воскликнул:

– Пометьте же себе заглавными буквами: «ВАМ ПРОСТО ПОВЕЗЛО!»

Патрик прокричал это, брызгая слюной, и потряс правой рукой с зажатой в ней зажигалкой.

– То, что случилось со мной, могло случиться и с вами! – не сбавляя тона, продолжил он. – Думаете, что вы непогрешимы? Тут вы ошибаетесь! Поэтому я не вижу другого способа…

– Господин Винтер! – перебила его Виктория.

Кроткий голос этой шестидесятидвухлетней воспитательницы сбил с толку Патрика, и он внимательно посмотрел на нее. Она, как всегда, была одета в оранжевое платье, однако из-за погоды в этот вечер сменила свои балетки на прорезиненные туфли.

– Не хотите присесть? – как ни в чем не бывало продолжила Виктория, указывая рукой на свободный стульчик.

– Нет, нет. Я просто хочу…

Увидев протянутый ему мобильный телефон, он запнулся, подумав: «Она хочет, чтобы я поговорил с полицией?»

Однако Патрик ошибся.

– У телефона ваша жена, – проговорила Виктория.

Тут ему пришлось признать, что со стороны воспитательницы это был умный ход. Он всегда с большим уважением относился к этой женщине, которой скоро предстояло выйти на пенсию и которая обладала огромным опытом в воспитании подрастающего поколения. За долгие годы своей работы она наставила на правильный жизненный путь не один десяток своих воспитанников. И то, что Виктория позвонила именно Линде, явилось таким неожиданным ходом, который он не предвидел.

Это действительно было умно.

И очень чутко с ее стороны.

Он взял мобильный телефон и, проглотив подступивший к горлу комок, сказал:

– Линда, это ты?

– Да. В чем дело, дорогой?

«Дорогой!» – эхом отозвалось это слово в его голове.

Как долго она так его не называла! Раньше как минимум три раза на дню – утром, в обед и вечером. Но с исчезновением сына их совместная жизнь разрушилась, и ласковые слова, свидетельствовавшие о взаимной любви, куда-то испарились.

– Дорогая, – ответил Патрик. – Прости, но сейчас я не могу говорить. Я все написал тебе в письме, которое ты скоро получишь по почте.

– Ничего не понимаю. Что ты делаешь?

– Я на родительском собрании.

– Это мне известно. Но что ты задумал? Они говорят… По крайней мере, так сказала Виктория… Ты же не наделаешь глупостей?

Он покачал головой, не выпуская из виду сидевших кружком родителей. Из всех собравшихся здесь глупцов роль героя больше всего подходила мускулистому торговцу автомобилями с нелепыми серьгами-гвоздиками в ушах, который явно собирался протянуть ему стульчик через головы присутствовавших.

– Я уже совершил самую большую глупость в своей жизни, когда…

– В этом нет никакого смысла! – расплакавшись, перебила его Линда. – Дорогой! Твое самобичевание не вернет нам нашего ребенка.

– Это правда. Но, что бы я ни делал, ты ведь тоже не вернешься, верно? Я потерял всю свою семью.

– Дорогой…

– Я заслужил ад.

– Нет! Подожди! Прошу тебя! Что бы ты ни задумал, не делай этого!

– Я должен сгореть! Линда, пойми! И не только я. Пусть все родители увидят, как горят в аду! Вот почему я здесь!

Сказав это, он отключил телефон, зажег зажигалку и поднес ее к своим волосам.

Из груди родителей вырвался сдавленный крик ужаса, когда в следующее мгновение всю его голову охватило пламя.

Глава 12

Тилль

Было ровно двадцать часов сорок пять минут, когда карета скорой помощи с сиреной и включенными синими мигалками, шурша шинами по мокрому асфальту, мчалась по выделенной полосе для автотранспорта специального назначения на скоростной городской автодороге.

Водителю «скорой» постоянно приходилось резко нажимать на тормоз и подавать звуковые сигналы. На одном из поворотов машину занесло, но шофер справился с управлением, снова утопил педаль газа в пол, и автомобиль понесся дальше по лужам сквозь дорожные пробки.

Между тем дождь усилился, а вместе с ним стал нарастать и страх у единственного пассажира, закрытого в отсеке для перевозки пациентов.

Через десять минут бешеной гонки скорость движения автомобиля замедлилась, и кузов стал плавно покачиваться, как при езде по грунтовой дороге, а затем под колесами захрустел грубый гравий. Наконец машина остановилась, и сирены смолкли. Но ненадолго, всего на каких-то тридцать секунд. Именно столько понадобилось времени, чтобы чересчур грузный мужчина, стоявший возле паркового домика, смог в нее забраться. Затем «скорая» помчалась дальше.