Читать книгу "Между жизнями. Судмедэксперт о людях и профессии - Алексей Решетун"

Второй мой сосед и друг, Олег, учился в параллельной группе, но жили мы вместе, вместе тусили и вместе работали в студсовете. Олег был родом из Нагорного Карабаха, его семья незадолго до окончания им школы переехала в Омскую область, где Олег умудрился получить аттестат с серебряной медалью. Он рассказывал нам о том, как они уезжали из Карабаха, как ночью им дали на сборы два часа, и они уехали фактически с тем, что смогли увезти, оставив и дом, и большую часть имущества. Он был позитивным парнем, очень целеустремленным. На первом же курсе заявил, что будет кардиохирургом и больше никем. Судьба, однако, распорядилась иначе — он стал полостным хирургом и доработал до заведующего отделением. Именно Олегу принадлежала идея по четвергам после занятия по физиологии вместо лекций ходить в сауну, и это стало нашей доброй традицией на два года. Очень взрывной, но отходчивый, Олег умел признавать свои ошибки. Иногда, в момент какой-нибудь склоки, его большие армянские глаза наливались кровью и он кричал «Зарэжу!», однако ограничивался лишь тем, что кидал подушку в спорщика. В общаге я впервые попробовал настоящий армянский хаш — Олег варил его на нашей электрической плитке с открытой спиралью, как положено, всю ночь. Наутро в комнате стоял такой аромат, что мы, конечно, ни на какую учебу не пошли. В то время было так просто не пойти на учебу! У нас случалось всякое — мы ссорились и мирились, но всегда поддерживали добрые отношения. Уже после окончания института Олег неоднократно приезжал из Пятигорска, где работал, в Москву на конференции, и мы часами сиживали в маленьких ресторанчиках в Камергерском переулке и на Большой Пироговке, вспоминая студенческие годы. Несколько лет назад Олег с красавицей женой и маленькими сыном и дочкой погиб в автокатастрофе под Пятигорском.

А тогда, в общаге, мы жили полной студенческой жизнью. Помните, я рассказывал о друге детства Женьке и его кроликах? Опыт разделывания кроличьих тушек пригодился мне много лет спустя. В соседней комнате, тоже «трешке», обитал наш однокашник Вадик. Он носил усы и с первого курса занимался на кафедре гистологии, вел какую-то научную работу. Ботаником его нельзя было назвать, но время от времени он отрывался от коллектива. Его работа на кафедре заключалась в изучении каких-то структур глаза, а так как у людей глаза вырезать нельзя, он довольствовался глазами кроликов. Юного гистолога в его научных изысканиях интересовали лишь палочки и колбочки, а остальной кролик, то есть самая вкусная его часть, Вадика не привлекал, поэтому примерно раз в десять дней он волок тушку убиенного зверька в общагу. У нас при входе в блок висел турник, и иногда приходящие к нам люди, открывая дверь, видели такую картину: на турнике за задние ноги был подвешен кролик, его окровавленные глазницы зияли на фоне белого меха, а вокруг скакали с ножами голодные мы и сдирали с тельца шкуру. В такие вечера у нас на ужин подавалась крольчатина в сметане — по общаговским меркам, мегакрутой деликатес. Вадик окончил институт и благополучно уехал в Израиль, где и живет поныне.

Сейчас, вспоминая первый и второй курсы, я удивляюсь: как нам хватало времени на все, ведь учеба была нелегкая, задавали много, некоторые не выдерживали. По общежитию ходила история об одной студентке, которая сдала госэкзамен, получила диплом и в тот же вечер поджарила его на сковородке и съела, после чего ее госпитализировали в «дурку». Скорее всего, это байка, но все в нее верили.

По молодости и я пару раз бывал близок к провалу. Тогда мне казалось, что я просто отстаивал свою точку зрения на занятиях, сейчас же я понимаю: я перегибал палку и иногда скатывался до некорректного общения с преподавателями. Таким образом я чуть не вылетел с первого курса — сперва из-за политологии, а затем из-за биологии. Политологию я тогда считал лженаукой, о чем и поспешил сообщить преподавателю. Что характерно, она моего мнения не разделила и начала спрашивать меня на каждом занятии, после чего я перестал эти занятия посещать. Позже пришлось долго извиняться, учить, сдавать и пересдавать, и в конце концов я решил эту проблему. А вот с биологией было сложнее. В итоге я намекнул родителям, что у меня маленькие проблемы, ну, как маленькие — меня могут отчислить… И разруливать ситуацию приехал отец. Он быстро убедился в том, что дела мои очень плохи, и если за пару дней что-то не предпринять, то на сессию я не выйду со всеми вытекающими. Спас положение зверь колонок, вернее, его чучело, которое отдал в музей кафедры биологии мой дядя, охотник и таксидермист-любитель. Колонок растопил сердце заведующей кафедрой, на сессию я вышел, экзамены сдал и больше подобного не допускал. Да, я учился на своих ошибках.

Несмотря на бурную студенческую жизнь, я много времени проводил на кафедре нормальной анатомии, предпочитая готовиться к занятиям по настоящим препаратам, а не по атласу. Именно в эти первые два года учебы я узнал о том, насколько совершенен наш организм. Это универсальная система, способная приспосабливаться к невероятным условиям существования, экстремальным ситуациям и всяким внешним воздействиям. В организме нет ничего лишнего, у всего есть своя функция. Противники этого утверждения приводят в пример разные атавизмы, например, мужские соски — какую функцию выполняют они? Будем считать, что эстетическую», — закончил доктор и опять улыбнулся.

Никогда прежде я не задумывался о мужских сосках. И в самом деле, зачем они нужны мужчине? Я попытался представить свою грудь без сосков. Действительно, как-то неэстетично.

«Я так понимаю, что вам пришлось уехать в другой город. Почему это случилось?» — поинтересовался я.

«Все просто. Совхоз, который платил за мое обучение, развалился, денег у нас не было, поэтому я попытался перевестись с факультета спортивной медицины на менее пафосный и более традиционный, а заодно и бесплатный. Но в Омске такой фокус не удался, перевод мне не разрешили. Надо сказать, что через несколько лет после моего отъезда факультет спортивной медицины приказал долго жить, и студентов, обучающихся на нем, распихали по другим факультетам совершенно спокойно. Но тогда у меня ничего не получилось, и я был просто раздавлен этим фактом.

Из близлежащих городов вариант с бесплатным обучением нашелся лишь в Челябинске, и туда я в конце концов переехал. Хорошо помню тот июльский день, когда я вышел из главного здания Омского мединститута с папкой в руках. В папке лежало мое личное дело. Мои отношения с этим вузом закончились. Однокашники разъехались на каникулы по домам, и я собирал вещи в пустой общаге с ощущением какой-то нереальности происходящего. Провожал меня приятель Леха, с которым мы символически обменялись рубашками и пообещали друг другу не терять связь. Слово свое мы сдержали — дружим до сих пор. Я в последний раз прошел по вокзальному перрону и убыл в неизвестность. В вагоне я думал о том, что жизнь моя кончена и уже ничего хорошего в ней не будет. Как же я тогда ошибался!

Такие жизненные колебания позволяют понять: все, что ни делается, — к лучшему, и нужно проще относиться к происходящему».

«Вы фаталист?» — удивился я.

«Вынужденный фаталист. Я неоднократно убеждался в том, что судьба человека — совсем не абстрактное понятие».

«До этого мы еще дойдем. Расскажите о суровом городе Челябинске. Вы ведь там начали работать как судебно-медицинский эксперт?»