Читать книгу "Дар небес - Вайолетт Лайонз"

— Что за дурацкую возню ты затеяла с прической? — Лиз, все это время не спускавшая с нее ревнивых глаз, в конце концов не выдержала и взорвалась. — Все равно на улице дождь, и через два шага ты промокнешь, как крыса! Ну, не томи же, расскажи, какая она? — совершенно изменившимся голосом сказала Лиз через секунду и умоляюще схватила Дженис за руку. — Я просто умираю от нетерпения! Если это секрет, то, ручаюсь тебе, я никому ничего не скажу!.. Какая она из себя?

Прекрасная, как Афродита, богатая, как дочь Ротшильда? Наш Адам всегда жил по принципу: если спать, так с королевой, а значит, будущая миссис Лоусон должна быть совершенством из совершенств!

— Миссис Лоусон? — вздрогнула Дженис и нахмурилась. — Миссис Лоусон!..

Много лет тому назад, томимая надеждами и страданиями первой своей полудетской еще влюбленности, она длинными тоскливыми вечерами очарованно смотрела в темноту за окном и видела в ней лицо Адама, воображала себя рядом с ним, а рука ее на всем, что попадалось под руку, писала и обводила в рамочку, в форме сердечка, два этих слова: «Миссис Лоусон». В своих невинных мечтах она владела этим титулом по праву законной супруги единственного наследника Поместья и до тех пор витала в облаках, пока наставления матери, суровые реалии жизни и, наконец, сам Адам Лоусон не вынудили ее спуститься на грешную землю.

Сообразив, что Лиз по-прежнему жадно смотрит на нее и ждет подробностей, Дженис с деланным равнодушием произнесла:

— Вообще-то, кроме имени и фамилии я ничего о ней не знаю, — почти искренне сказала она, — и могу, как и ты, всего лишь предполагать, что она божественно красива, невообразимо элегантна и — поскольку речь идет о брачном союзе — из богатой аристократической семьи… В общем, обладает всем тем, о чем мы, бедные сельские учительницы, можем мечтать только в самых отчаянных своих фантазиях.

Дженис бросила критический взгляд на свое отражение в зеркале и почувствовала, как из нее буквально лезет наружу самая дикая, самая необузданная ревность. Разумеется, она сама никак не вписывалась в череду крутившихся вокруг Адама элегантных блондинок, брюнеток, рыжеволосых девиц с прическами и нарядами от лучших кутюрье. Она никогда не считала себя женщиной в его вкусе: невысокая, с развитыми формами тела, с полными, чувственными губами. Ее длинные густые волосы цвета воронова крыла и необычный разрез карих глаз наводили других на предположение о том, что в родословной Дженис присутствуют представители какой-то экзотической восточной нации, но, исключая отца, о котором она ничего не знала и не ведала, в целом история ее семейства была интересна не более, чем у той же Лиз Митчел, все предки которой были уроженцами здешних мест.

— Да, наверняка эта Оливия — настоящая красавица, — мечтательно сказала Лиз. — Денег, конечно, куры не клюют, родословная, разумеется, в полном порядке, связи имеются, что еще требуется для счастья?..

А в самом деле, что еще требуется для счастья? Дженис знала больше, чем Лиз, а потому вопрос подруги звучал для нее совсем не риторически. Факт оставался фактом: Оливия Андерс, конечно же, имела все данные для того, чтобы стать идеальной женой Адама Лоусона, красавца, богача, преуспевающего бизнесмена и аристократа, но не стала. Почему? Может быть, для ответа на этот вопрос стоит попристальнее приглядеться к самому Адаму?..

Сегодня ночью он несколько раз назвал ее своей приятельницей, своим другом, но, разбирая холодным умом сейчас, при свете дня, его поведение, не должна ли она прийти к заключению, что настоящие друзья не поступают так, как поступил он? Помнится, в свое время он уверял ее совершенно в обратном.

На Дженис нахлынули воспоминания семилетней давности об их разговоре поздним вечером в день ее восемнадцатилетия… Она решила отметить праздник по-взрослому — с вином, и Адам по такому случаю принес бутылку какого-то дорогого марочного вина. Он же оказался единственным гостем на ее дне рождения. Выпив для храбрости первый в своей жизни бокал вина и сразу же с непривычки опьянев, Дженис попыталась высказать Адаму свои чувства, выразить то, что накипело на сердце и должно было рано или поздно выплеснуться на свет.

Адам в ответ только рассмеялся:

«Остановись, Джен, хватит! — сказал он, поднимая верх руки. — Согласись, ты слишком молода, чтобы рассуждать о таких вещах».

Лучше бы он чертыхнулся, выбранил ее, дал пощечину, лишь бы не обращался к ней таким покровительственно-снисходительным тоном, каким разговаривают с непонятливым ребенком.

«Я — слишком молода? — воскликнула она, чувствуя, как в глазах темнеет от смертельной обиды. — Мне уже восемнадцать, вполне подходящий возраст для тех вещей, на которые ты намекаешь!»

Ее поразила перемена, произошедшая в лице Адама: его синие глаза превратились в щелочки, мускулы на лице напряглись:

«И на что же такое я, милочка моя, намекаю? — От Адама веяло прямо-таки полярной стужей, и Дженис, чувствуя, как она превращается в ледяную глыбу под его взглядом, не в силах была вымолвить ни слова. — Нет, ты скажи! — настаивал он, и в голосе его появилась угроза. — Говори, я желаю знать».

«Зачем тебе нужно, чтобы я говорила? — вспыхнув, бросила ему в лицо Дженис. — Мужчинам от девушки, как правило, нужна одна-единственная вещь, и не мне тебе пояснять какая!»

Наступила такая тишина, что у Дженис мурашки пробежали по коже. Когда нервы у нее были уже на пределе и она почувствовала, что еще секунда молчания, и она разрыдается, Адам рассмеялся — сухо, деревянно, безрадостно:

«Так считает твоя мать, но не ты. Я буквально слышу ее голос в каждом слове. Зачем ты повторяешь чужие клише и штампы?»

«И вовсе не клише. Она имела опыт…»

«Она — да, с этим не стану спорить. Но если какой-то подлец обманул твою мать, бросив ее беременной, а потом ни разу не поинтересовался ни ею, ни тобой, это еще не основание для того, чтобы походя записать в мерзавцы всю мужскую половину человечества и обвинять в бедах твоей матери меня».

Ножка бокала с хрустом сломалась у него в руке, и, бросив осколки на стол, Адам приподнялся, с грохотом отодвигая от себя стул.

«Поверь мне, детка, слухи о моей опасности для невинных душ сильно преувеличены. Во-первых, путаться с молоденькими — себе же наживать неприятности. Не знаю, как других, а меня совершенно не вдохновляет перспектива брака по необходимости. Ну, а во-вторых… во-вторых…»

Адам, казалось, хотел развернуться и уйти, но, словно передумав, двинулся к Дженис и, глядя на нее сверху, с непонятной горечью в голосе сказал:

«Задай себе на досуге, моя милая, один очень простой вопрос: почему я, если мне и в самом деле нужна от тебя одна-единственная вещь, ни разу за все время нашего знакомства не попытался приударить за тобой, ни разу не сделал этого?»

И, прежде чем Дженис успела опомниться, он рывком выдернул ее из кресла и впился в ее губы с такой свирепостью, что она невольно вскрикнула от боли. Она не помнила, сколько времени продолжался поцелуй, ей показалось — вечность, но потом он так же внезапно оттолкнул ее от себя, и она, потеряв равновесие, больно ударилась спиной о стену.