Читать книгу "Женись, я все прощу! - Алина Кускова"

– А Федор?

– Что Федор! – горестно воскликнула Селиванова. – Вы разве не знаете, откуда у него руки растут?!

Глеб на мгновение задумался. Он действительно не знал, откуда росли руки Смолкина и что за игру ведет эта взбалмошная девица. Вполне вероятно, что у нее и правда перегорела лампочка. Или коротким замыканием заклинило мозги. Второе предположение относительно самой себя сделала Селиванова.

– Хорошо, Мила, – сказал Глеб. – Сейчас я должен уехать, но завтра обязательно к вам приду и поменяю лампочку.

– Правда? – прошептала восхищенная Люська и замерла.

– Правда, – сказал Глеб и внимательно поглядел на Люсю. После чего пожелал ей спокойной ночи и скрылся со своим прочным табуретом в соседней квартире.

Люська забежала к Смолкину и захлопнула за собой дверь. Но проходить дальше не хотелось. Только сейчас, стоя у холодной двери, она поняла, что, как Штирлиц, была в нескольких шагах от провала. Стоило Смолкину выйти и потребовать от жены ужина или выполнения супружеского долга, и назначенная на завтра встреча не состоялась бы. Или состоялась бы, но уже в совершенно другой тональности. Впервые за время своей короткой псевдозамужней жизни Люська была искренне благодарна Смолкину. За то, что он не вышел и ничего не сказал. Зато сказала подруга:

– Мила?! – Настена схватила Люсю за плечи. – Какая еще Мила?! С какой такой стати Мила?!

– Ничего удивительного, – пожала плечами та, – производная от Людмилы не только Люська.

– Только Люська! – трагическим шепотом со свистом произнесла Белкина. – Только Люська! И никаких романов на стороне, иначе Федя с тобой разведется.

– И правильно сделает, – с романтическим блеском в глазах заявила Селиванова. – Мы друг друга не любим!

– Кто бы говорил о любви! – обиделась подруга. – Ты же в нее не веришь?

– Людям свойственно менять свои взгляды на протяжении жизни, – философски рассудила та.

– Настенька! – кричал из кухни Смолкин. – А как же плюшки?!

– Поставь, пожалуйста, чайник. Я сейчас приду, – ответила ему Настена и принялась укорять подругу, что именно та втравила ее в историю с фиктивным браком. Что если бы не Люська, то она ни за что и никогда не обманула бы доверчивого Смолкина. Что только из-за Люськи она еще держится и надеется на взаимность…

– Слушай, – сказала Люся, – мне кажется, что у Федора уже проснулись к тебе какие-то чувства!

– Вот именно, – всхлипнула Настена, – кажется. На самом деле они даже не успели окрепнуть. Неужели ты загубишь их на корню?!

– Не загублю, – взяла себя в руки Люська, – не переживай. Ступай к своему Федору и корми его плюшками. Только с одним условием. Завтра вечером вы с ним отчаливаете в кино.

– На последний сеанс с местами для поцелуев?! – обрадовалась Белкина.

– Настя, – укорила ее подруга, – какие поцелуи? Он все еще считается моим мужем. Вот если ты хочешь, чтобы мы с ним развелись…

– Ни за что! По крайней мере, не сейчас, – взмолилась подруга. – Согласна. Никаких поцелуев.

Люся вздохнула и обняла ее за плечи. Они вместе прошли на кухню, где сидевший в красном углу Федор не дожидался, когда за ним начнут ухаживать. Он уже и чайник на огонь поставил сам.

Настена времени даром не теряла, когда Селиванова знакомила своего псевдомужа с мамой. Она расстаралась и, как заправская хозяйка, приготовила настоящий семейный ужин, с первым, вторым и третьим блюдом. А пока Люся знакомилась с брюнетом, Смолкин успел перейти к третьему блюду. Теперь он сидел, растекшийся по табурету, сытый, довольный и заметно подобревший.

– Девчонки! – растрогался он, видя, как Настена, мило улыбаясь объекту своего обожания, продолжает его обхаживать. – Честное слово, если бы знал, давно женился… – при этом он поглядел не на Люсю, а на Белкину. Та скромно отвела глаза в сторону, пропуская замечание.

Люся вздохнула. Смолкин оказался типичнейшим представителем своего рода-племени, путь к которому лежал исключительно через желудок. Впрочем, именно потому им и повезло. Конечно же, не ей, а ее подруге. Смолкина, которому еще не предоставлялся такой сервис, теперь можно было брать голыми руками. Еще денек-другой, подумала Люся, и его можно будет отдавать в эти самые, заботливые и любящие, руки.

– …гражданским браком! – закончил фразу Смолкин, а Селиванова опешила.

Вот истинное мужское коварство! Он согласен жениться и жить гражданским браком без каких бы то ни было обязанностей со своей стороны. Вот настоящее лицо этого бабника и любителя плюшек. Нет, рано она собралась отдавать его. Ох как рано. Придется повозиться с этим неблагодарным типом еще неделю и доказать ему, что печать в паспорте – это то, о чем Федор Смолкин на самом деле мечтал всю сознательную жизнь.

– Понимаешь, Федор, – возобновила Люся процесс перевоспитания, – гражданский брак родителей очень отрицательно влияет на их совместного ребенка…

При слове «ребенок» Смолкин подавился и закашлялся. Настена тут же принялась делать ему массаж глотки. Люся поняла, что муженек еще не готов к этой щекотливой теме, и постаралась перевести разговор в другое русло.

– А кто такой Глеб? – поинтересовалась она как можно беспечнее.

– Сосед, – откашливаясь, пояснял Смолкин, – точно не знаю. Спасатель, что ли. Работает в Центроспасе… Редко бывает дома… Он тут всем соседям помогает… Мне как-то помог дверь выбить, когда я ключи забыл.

Люся немного расстроилась. Получалось, что брюнет, обещая прийти завтра и поменять лампочку, вовсе не повелся на ее неземную красоту, а просто решил сделать доброе дело. А сколько таких добрых дел он переделал, не сосчитать. И Людмилина лампочка затеряется среди них, как иголка в стоге сена. Спасатель! Надо же! Может быть, ей стоит не только поменять лампочку в ванной комнате, где она, кстати, все еще беззаботно горит, а, к примеру, взять и утонуть в земляничной пене?! Дождаться его прихода и скрыться под водой, пуская жалостливые пузыри. «Ты спаси меня, спасатель мой», – пропела Люська Смолкину и Настене.

– Это я так, – спохватилась она, глядя на их изумленные физиономии, – вспомнила ерунду всякую. Кстати, о ерунде. Федор! У нас в ванной лампочка искрит. А это может привести к непредсказуемым последствиям, худшим из которых станет удар током.

– А тебе пойдут спиралевидные кудряшки, – хмыкнул тот, ища глазами поддержки у Настасьи.

– Очень смешно, – тоном воспитателя, обращающегося к нашкодившему малышу, сказала Люся. – Утром ее выкрутишь. Мало ли что.

– Да, – согласилась с ней Настена, – лучше выкрутить. А я в обед сбегаю, куплю парочку лампочек. Кушай, Федя, кушай.

– Федя, Федя, съел медведя, – глубокомысленно заметила Люська и принялась жевать, обдумывая сложившуюся ситуацию.

А подумать было над чем. В меру наивный Смолкин до сих пор не заметил никакого подвоха, из чего следует, что она замечательная актриса, по которой плачет не один драматический театр. Но одно дело – Смолкин, и совершенно другое – спасатель. Окажется ли он таким наивным? Вряд ли. Надеяться на это было бы слишком глупо. К тому же в его присутствии Люсю тянет безбожно врать, а это уже не актерское мастерство, а сплошное шарлатанство. Раскрыть его ничего не стоит. А раскрываться Селивановой не хотелось. Она впервые в жизни встретила рокового брюнета на своем пути, а под ногами, как назло, мешается Смолкин. Впрочем, есть Настена. Она будет убирать того с ее пути в нужное время. Но следует поставить пьесу таким образом, чтобы брюнет ни в коем случае ни о чем не догадался.