Читать книгу "Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции - Анри Мишель"

Признавая относительный характер данных экономической науки, Карл Маркс, Лассаль и Энгельс тем самым во многом идут далее общей концепции социалистов первой трети XIX века. Первые социалисты рассматривали социальный строй своего времени как совершенно случайный, созданный и поддерживаемый жадностью буржуазии. Его должен уничтожить общий взрыв великодушия и заменить другим. Для достижения этого результата достаточно заменить в душах эгоизм альтруизмом. Вот почему все они приходили к тому выводу, что реформа воспитания является самой полезной и необходимой. Концепция Маркса совсем иная. Капиталистический строй появился в определенный момент под влиянием определенных причин. Он не мог не появиться; но, являясь плодом прошедшего, он таит в себе зародыш будущего. Таким образом, Марксу уже нельзя ставить в упрек, что он питается мечтами и химерами, допуская, что существующего могло бы и не быть. Тем более нельзя укорять Маркса в произвольном изображении будущего, так как он хочет читать будущее и заставить читать его других в правильно понятом настоящем. Несомненно, существуют иные возражения, и мы их сейчас укажем, но тем, которое мы устраняем, сейчас нельзя пользоваться без того, чтобы не заслужить упрека в искажении системы.

Условия производства — таковы причины, которые на различных стадиях цивилизации определяют экономическое и социальное состояние. Овладевая новыми производительными силами, люди меняют способы производства, а через это изменяются и все социальные отношения. «Ручная мельница дает общество с сюзереном, паровая мельница – общество с капиталистом-промышленником»[1707].

Здесь следует различать два момента: один, который уже был признан и отмечен социалистами предшествующего периода, – именно, что экономические отношения первенствуют над всеми другими и порождают их[1708], другой – новый, что сами экономические отношения зависят от условий производства, которые меняются помимо нашей воли, часто даже без нашего ведома. Когда в определенный момент умы волнуются, когда начинают понимать, что существующий социальный строй несовершенен и должен быть изменен, это не внезапное откровение, своего рода озарение ума и сердца. Это доказывает, что «медленно, незаметно видоизменились способы производства и формы обмена и с ними уже не мирится социальный строй, приспособленный к устарелым экономическим условиям»[1709].

Цель научного социализма – доказать, что мир достиг одного из таких периодов, когда замечается глубокое несогласие между существующим экономическим строем и состоянием средств производства.

Капиталистический, или буржуазный, строй характеризуется крупной промышленностью, пользующейся безграничным разделением труда, свободой договора, конкуренцией, обменом, в особенности обменом[1710]. Этот строй сменил иной экономический строй, опиравшийся на мелкое производство. В средние века было естественно, что незначительные по своим размерам орудия труда были собственностью отдельного лица[1711]. Но крупное производство, заменившее благодаря применению пара и изобретению новых машин мелкое, требует стечения громадного числа рабочих на одной огромной фабрике, изготовляющей один какой-либо предмет. Другими словами, производство трансформировалось и «из индивидуального стало социальным»[1712]. Самые продукты труда, бывшие прежде индивидуальными, стали теперь социальными. Между тем собственность на продукты вместо того, чтобы сделаться в свою очередь социальной, остается индивидуальной. Продукт принадлежит капиталисту, а не массе рабочих, которые его произвели. Невозможное противоречие: собственность остается в том же виде, как она была, «когда каждый приносил на рынок стол или башмак собственного производства»[1713]. Это, говорят социалисты, основная антиномия; она – «источник всех коллизий, среди которых вращается современное общество»[1714].

Для большей ясности я пользовался синтетическим изложением Энгельса; но я мог бы найти столь же легко и в Капитале элементы изложенного объяснения. Целый четвертый отдел первого тома[1715] Капитала посвящен изложению процесса развития средств производства и выяснению противоречия, которое мало-помалу установилось между его современным состоянием и капиталистическим способом присвоения. Впрочем, обращаюсь к Марксу, чтобы бегло показать – это наиболее известный пункт его теории и, следовательно, требующий меньшего выяснения, – основания, осуждающие капиталистический строй собственности.

Маркс исходит из закона заработной платы, как его формулировал Рикардо. Предприниматель платит рабочему ровно столько, сколько последнему нужно, чтобы не умереть с голоду. Таким образом, труд рабочего является товаром, покупаемым по его меновой ценности. Но труд имеет также потребительную ценность, которая измеряется количеством продуктов. Рабочий, отдающий день своего труда за определенную плату, вырабатывает эквивалент своей заработной платы еще задолго до окончания дня. Предположим, например, что первая половина его дня ушла на покрытие заработной платы. В течение второй половины он работает уже на своего хозяина. Он производит то, что Карл Маркс называет прибавочною ценностью. Таким образом, хозяин получает чистую прибыль, которая, по Марксу, и является единственным источником капитала. В самом деле, он не допускает, чтобы обмен или сбережение могли создать капитал. Всегда и везде капитал создается на счет труда рабочего – он не что иное, как сама прибавочная ценность.

Это не все. Прибавочная ценность постоянно увеличивается: 1) по мере увеличения числа рабочих, занятых в одной мастерской; 2) по мере удлинения рабочего дня; 3) по мере усовершенствования орудий производства, благодаря чему рабочий производит большее количество продуктов в один и тот же промежуток времени. В настоящее время все эти три условия действуют совместно. Употребление машин ускоряет работу и увеличивает ее производительную силу, рабочий день стремится к удлинению, число рабочих на больших фабриках и заводах все растет. Между тем как капиталист обогащается, пролетарий остается в бедственном положении, которое еще более бросается в глаза вследствие контраста между его положением и положением человека, который его эксплуатирует.