Читать книгу "Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины - Галина Артемьева"

Спасибо, Боря!

Дружба — одно из главных чудес света.

Март 1995-го — смерть папы

Меня только выписали из больницы. Я начинаю ходить. Потихоньку, чуть-чуть. Из дому еще выходить боюсь, но по квартире передвигаюсь.

Звонок из Каменки. Папа умер.

Последняя наша встреча, когда он приехал к нам со своей женой, прощальная… Мы-то думали, что увидимся еще… Не пришлось.

Папочка тогда сказал мне:

— Галенька, ты самая красивая женщина из всех, кого я когда-либо встречал.

Как мне важны были его слова! И как мысль о папе поддерживала меня в трудные минуты жизни!

Я просто старалась соответствовать.

В ту же встречу его жена, оставшись со мной наедине, скажет:

— Марк Иосифович считает, что все его болезни от того, что он мало тебе уделял внимания. Что за это ему наказание.

Он ей это часто повторял в последние годы.

Но она и не знала, как много внимания уделял мне папа, когда она еще не появилась в нашей жизни, как много мне дал, как целый мир подарил… Она ничего не знала про нашу дружбу, наши игры… Она даже ничего не знала про его письма-воспоминания.

Передо мной папочка ни в чем и никогда не был виноват. Просто им всем, моим дорогим, выпала на долю жизнь, полная лишений.

Папы не стало, а я не смогла даже проститься с ним, поехать на похороны.

Я помню его живым. Только живым. И, когда трудно, прошу помочь. И помощь приходит. Появляются силы.

Хотелось бы получить на память от папы хоть какую-то его вещичку, но видно, мне не положено. Несколько фотографий передала мне та, которая вполне могла бы быть мне мачехой. Могла бы, но даже на это ее не хватило. Передала фото — те, что когда-то посылали мы с Танюсей папе. Так вот они ко мне вернулись. Из тех, что у меня не было, фотография маленького Тимочки, старшего папиного брата и моего братика Гришеньки на руках бабушки. Папина супруга почему-то решила, что должна прикоснуться к нашей истории, и на всех фото сделала собственноручные надписи. Про фото Гришеньки с бабушкой написала: «Галя с бабушкой Бертой»…

У меня сами собой, как стон, вырвались стихи. Пусть будут.

У нее, конечно, были на то причины:

Редко водятся в наших краях мужчины,

Редко кто согласится жениться — не просто спать,

Ну, а дети чужие — у них есть мать…

Хоть бы мачехой стала дочке его!

Но жадна: не отдаст ничего своего.

«Мой» — и точка.

А сердце болело и ныло…

Не тоска ли по дочке тебя убила?

Папочка-а-а…

Вспоминаю, как маленький Пашенька плакал, прощаясь с дедом:

— Дедушка, не уезжай! Дедушка, не уезжай!

Ну, почему все так? Почему?

И снова сами собой складываются строчки стихов:

«Помню себя с раннего детства», —

Такими словами ты начал свое письмо,

В котором старался связать воедино

Разорванные ниточки наших жизней.

«Папочка, я ничего не знаю о тебе»…

…Ты написал.

О том, какие были лошади.

О душистых лугах.

О молодой своей маме

(когда она еще не знала потерь),

О своем братике (моем дяде, которого убьют под Сталинградом),

О вязком кровавом море войны,

Из которого Бог тебя вытолкнул невредимым.

О добрых венгерских девушках весной 45-го.

Я, как и ты, помню себя с раннего детства.

Помню тебя с раннего детства.

Моего. Любимого. Не отделимого от моего существования.

Я знаю о тебе все.

Мы выживаем

Что мы имеем?

Я жива. Скоро буду здорова. Дети тоже здоровы. Слава Богу. У нас все хорошо. Надо только сообразить, как прожить то время, пока я еще не могу давать уроки. Ну — просто: что нам есть?

Ресурсов — ноль.

Но почему-то нет никакого уныния. Есть уверенность, что все как-то образуется. И правда.

Мама присылает мешок картошки и большую кастрюлю квашеной капусты. Это очень щедрый дар. Она на пенсии. Было время, пенсионеры не бедствовали. Сто тридцать рублей пенсии — это еще своим внукам подкидывать можно. Но время это кончилось. Теперь от ее пенсии остались жалкие гроши. И я ценю этот мешок картошки как самый щедрый дар.

Ничего! Мы продержимся. Главное — не унывать.

В положенные дни хожу на прием к врачу. Она мной недовольна: гемоглобин все еще низкий.

— Вы плохо питаетесь, — ругается она. — Надо есть икру, мясо, гранаты! Надо гемоглобин поднимать, так у вас никогда сил не будет.

— Я ем, — отвечаю я.

Ну не могу я сказать, что у нас только картошка на все про все.

— Вижу я, как вы едите, — ворчит врач и отсыпает мне волшебный дар: гуманитарную помощь из Германии, препарат железа, поднимающий гемоглобин мгновенно.

Вот это дело! Начала его пить, и силы сразу прибавились. Пошла на поправку.

В следующий раз прихожу продлевать бюллетень, а моя врач заболела. Иду к той, что заменяет. Мне же всего продлить, до следующего посещения.

Чужая врач изучает мою историю болезни.

— Ай-яй-яй, что у вас было! Ай, какая операция! Это знаете почему? По грехам вам воздается!

Я ошеломлена. Я же только больничный продлить зашла, а тут такие мои разоблачения… Сижу, перед глазами круги.

— Вам, знаете, что надо? Три раза в день бить земные поклоны. По сорок раз. И повторять: «Господи, прости меня, грешную». И вот: я еще дам вам молитву, читайте ее как можно чаще. Можно до ста пятидесяти раз в день. И вот, можете у меня чай купить, специальный, освещенный.

— Спасибо, не надо, — отказываюсь я.

Я вообще не понимаю, на каком я свете. У врача — или? Я деморализована и ответить ей, как подобает, не могу.

Мне бы к главврачу пойти с ее молитвами, с ее чаем за 50 долларов… Но куда мне! Силенок пока маловато.

Так и лежат у меня на память ее молитвы.

Не божий она человек. От таких отойти подальше, чтоб ладаном слишком не пахла. А то и задушит.

Сон. Танюся

Когда не стало моей дорогой Танечки, одна соседка, очень ее любившая, сказала мне: вот теперь смотри, какой она тебе приснится. Из сна поймешь, что она о тебе думает, не обижается ли.

Я все ждала, чтобы она мне приснилась, но напрасно.

И вот через двенадцать лет после ухода я увидела ее во сне. Такой сон, как явь. Мы где-то в гостях, суета, много народу, все галдят, шумят. Вдруг я смотрю: Танюся. Что-то тихонько делает, хлопочет. Я подбегаю к ней и говорю: