Читать книгу "Московский бенефис - Леонид Влодавец"

— Лицом к стене! Ладони — на стену! Ноги — шире!

Полное впечатление, что переодевали меня не эти ребята, а из какого-то другого ведомства, а потому из вредности могли подарить мне гранату или карманный огнемет. Жаль, конечно, но ничего у меня не нашлось, хотя бойцы

обшмонали меня ужас как усердно. — Руки за спину! Выходи! — на сей раз мне дозволили идти без наручников. Это немного портило настроение, потому что у мальчиков было минимум два ствола, а коридор, по которому меня вели, очень неплохо подходил для расстрела. Вот-вот могла последовать команда «Бегом марш!», а через пару секунд после ее исполнения мною — короткая или длинная очередь (в зависимости от настроения исполнителя).

Провели меня по коридору и впрямь недолго. Но расстреливать не стали, а ввели в дверь, почти такую же, как та, что была у моей камеры. Комната эта была заметно больше, в ней стоял нормальный письменный стол, чуть поодаль — книжный шкаф. За столом сидел человек в камуфляжной куртке и просматривал лежащие на столе бумаги, среди которых была моя липовая ксива на имя майора Котлова. На стене над головой этого человека висели портреты Ленина и Сталина, а ближе к углу стола в подставке располагалось полуразвернутое алое знамя с вышитой золотом серпасто-молоткастой звездой и надписью: «Смерть буржуазии! Боевая революционная группа Неокоммунистической партии России».

Странно, но я как-то успокоился. То ли оттого, что бывший комсомолец Коротков еще был жив в господине Баринове и не привык опасаться чего-либо с серпом и молотом, то ли оттого, что липовый корреспондент Коротков уже побывал на пресс-конференции данного объединения граждан и примерно знал, чего от этих граждан ожидать. А ждать можно было одного — вышки, ибо принадлежащий к паразитирующему слою общества гражданин Баринов ее, строго говоря, уже заслужил. Это там, на поверхности земли, надо еще найти прокурора, чтобы решился возбудить уголовное дело против старшего сына Чудо-юда, или адвоката, который не сумел бы это дело развалить. А здесь все может решиться попросту, «именем Революции»…

— Садитесь, Баринов, — не поднимая глаз, сказал человек, просматривавший изъятые у меня документы, и только тут я вспомнил, отчего голос его был мне знаком. Да, это был товарищ Сергей Сорокин, собственной персоной, председатель инициативной группы по созданию Неокоммунистической партии России. Я бы, наверно, вспомнил этот голос гораздо раньше, если б его не искажала вязаная маска.

Я сел на привинченный к полу табурет и стал ждать. То ли предложат сознаться в сотрудничестве с классовым врагом, то ли в преступлениях против советского строя.

Но я не угадал.

— Вы думаете, Дмитрий Сергеевич, что мы вас привели на допрос, будем вас пытать и мучить? — по-прежнему глядя не на меня, а на мою фотографию в удостоверении, сказал Сорокин.

— Вообще-то опасаюсь… — сознался я, хотя после такого начала можно было подумать, что с меня пылинки собираются сдувать.

— Это хорошо, что вы опасаетесь, — заметил товарищ Сорокин, — потому что ежели человек занимается пытками и зверскими убийствами, ему стоит опасаться того, что и с ним поступят так же… Но все-таки опасаетесь вы зря. У нас здесь не ГПУ-НКВД, плана по разоблачению врагов народа не имеем, признания в антисоветской деятельности от вас никто не требует. Нам даже показаний от вас никаких не требуется, потому что вы вот уже почти десять лет работаете под нашим контролем…

— Под чьим конкретно? — за этот вопрос можно было получить по шее, но я все-таки спросил.

— Под контролем РНС, — сказал Сорокин, и в голосе его прозвучала легкая усмешка.

— Русского Национального Собора, что ли? — спросил я для контроля.

— Да нет, «руководящей и направляющей силы», — ответил он, — вы же сами придумали это название еще десять лет назад, а совсем недавно мы подсказали вам аббревиатуру — РНС. И Таня Кармелюк — тоже. У нее своя история, не менее сложная, чем у вас, но она, по сути дела, — ваш аналог.

Наверно, этого было бы достаточно, чтобы я ему поверил. Но мне в глаза уж очень ярко краснело знамя. Слишком уж странно было узнать, что моя деятельность могла быть хоть как-то выгодна тем, кто сохранил ему верность. Но тут товарищ Сорокин вдруг оторвал свой взгляд от удостоверения майора Котлова и посмотрел мне прямо в глаза. И я, соответственно, смог увидеть глаза товарища Сорокина. Строгие, усталые, но не злые. Одни глаза, ибо лицо было закрыто вязаным подшлемником-маской.

Десять лет назад я уже видел точно такие же глаза. У человека, которого помнил, как Главного Камуфляжника…

НА ПРОМЕЖУТОЧНОМ ФИНИШЕ

Едва до меня дошло, что гражданин Сорокин и Главный Камуфляжник — суть одно и то же лицо, как я ощутил быстрый, жаркий прилив крови к голове. Ни разу не получал инсультов, а потому не знаю, было ли то, что происходило со мной, похоже на предынсультное состояние. Голова, казалось, вот-вот лопнет от внутричерепного давления, в глазах закрутились золотистые круги, молниеобразные линии, спирали и сетки. Одновременно заколотилось в груди, я почуял нарастающую нехватку воздуха, стал торопливо тянуть его в себя и носом, и ртом, и даже, кажется, ушами. Потом вдруг стало нарастать ощущение падения. Я уже не видел вокруг себя ничего, кроме черноты, пустоты, бездонности, мечущихся и наползающих друг на друга кругов, спиралей, сеток и молний. Разум явно не мог оценить происходящее. Он не понимал, что творится со мной, и единственное, что он смог сделать, — это поднять в организме тревогу. Даже не тревогу, а панику. Все, кто служил в армии, знают, что на случай тревоги в каждой части существует расписание, кому, куда и зачем бежать, идти, ехать, чего и на что грузить. Опять же известно, как вести себя при воздушном нападении, угрозе радиоактивного заражения, пожаре, наводнении и прочем. Но ни в одной части, насколько мне известно, нет никаких инструкций, как вести себя при высадке инопланетян, при явлении Христа народу или, допустим, при обнаружении на территории какого-то подразделения отдельно стоящей ведьмы, барабашки или иной нечистой силы. Именно в таких случаях и возникает то, что называется паникой.

Наверно, почти каждый человек испытывал в детстве (а наиболее неуравновешенные и в зрелые годы) беспричинный страх. Проснешься, и ни с того ни с сего — и во сне-то вроде ничего не снилось! — начинаешь бояться чего-то сверхъестественного. До жути! Даже пошевелиться страшно! А при этом никакой реальной угрозы нет. Ни воров под кроватью, ни ядерного взрыва под окошком. Может, конечно, этот леденящий душу страх производит какой-нибудь нечистик, окопавшийся поблизости от кандидата на адскую сковородку, или, наоборот, добрый ангел-хранитель, призванный заставить грешного гражданина покаяться и обратиться к Богу. Однако определенно и уж тем более однозначно этого утверждать нельзя. Скорее всего просто в каком-то отделе человеческого мозга имеются клетки, несущие ответственность за безопасность своего хозяина. Эдакий КГБ в черепушке. В нормальном состоянии они, как и настоящий КГБ, говорят человеку: «Низзя!» — если получают информацию о его попытке сигануть с 9-го или хотя бы с 5-го этажа. Однако в ужратом состоянии, так же, как и все коррумпированные органы, эти клетки могут и не сказать это самое «низзя!» в самый ответственный момент, в результате ваш, увы, кратковременный полет с завершающим ударом мордой об асфальт все-таки состоится. Вместе с тем, по случайности, эти клетки могут самопроизвольно возбудиться. «Перебдить», так сказать. И вы, вполне здоровый и нормальный человек, наяву готовый к быстрому реагированию на любую реальную опасность, будете не только бояться неизвестно чего, но и ощутите на какое-то время полный паралич воли.