Читать книгу "Мемнох-дьявол - Энн Райс"

Это было мое мгновение, мой шанс. Я взлетел наверх, едвакасаясь подошвами ступеней. Я почувствовал, как моя голова и плечи погружаютсяв свет и тишину, а потом в снег.

Я был свободен.

Я оказался на земле. Ноги мои ударились о мерзлую почву –скользкий снег вперемешку с грязью.

Я бежал, одноглазый, истекающий кровью, с Платом, спрятаннымпод рубашкой, бежал сквозь жестокую бурю, сквозь снежные заносы; крики моивзлетали вверх и эхом отражались от знакомых зданий – темных, неприветливыхнебоскребов моего города. Дом, земля.

Солнце только что погрузилось в темно-серую дымку налетевшейметели; белизна снега поглотила зимние сумерки.

– Дора, Дора, Дора!

Я все бежал и бежал.

Призрачные смертные пробирались сквозь метель; призрачныелюди спешили по узким скользким тротуарам, автомобили ползли сквозь бурю, и ихфары высвечивали поднимающуюся, сгущающуюся белизну. Снежные сугробы былинастолько высокими, что я падал и с трудом вставал на ноги, но продолжал идти.

Передо мной возникли арки и шпили собора Святого Патрика.Святой Патрик.

А чуть дальше возносилась вверх стена Олимпийской башни изстекла, напоминающего полированный камень. Своей чудовищной высотой онапыталась достать до самих небес, уподобившись Вавилонской башне.

Я остановился, сердце мое едва не разрывалось.

– Дора! Дора!

Я достиг дверей вестибюля – головокружительные огни, гладкиеполы, скопление смертных. Повсюду смертная плоть, поворачивающаяся взглянуть нато, что двигалось слишком быстро, чтобы быть замеченным. Убаюкивающая музыка иуютные огни, поток искусственного тепла!

Я отыскал лестничный пролет и взмыл по нему вверх, как пепелпо дымоводу; вломившись через деревянную дверь, я вошел, пошатываясь, вкомнату.

Дора.

Я увидел ее, почувствовал ее запах, снова ощутил ароматкрови между ног; увидел это нежное маленькое лицо, белое, потрясенное, и по обестороны от нее, как домовые из детских стишков или рассказов-страшилок, стоялиАрман и Дэвид – вампиры, монстры, уставившиеся на меня в одинаковом оцепенении.

Я попробовал открыть левый глаз, которого у меня больше небыло, затем повертел головой, чтобы ясно рассмотреть всех троих единственнымправым глазом. Я ощущал острую боль в пустой глазнице, словно туда вонзилосьмножество иголок.

Лицо Армана застыло от ужаса. Он стоял в своем отделанномкружевом шикарном бархатном наряде и до блеска начищенных ботинках. Обращенноеко мне лицо ангела Боттичелли искажала боль.

И рядом с ним – Дэвид, исполненный жалости и сочувствия.Пожилой англичанин, заключенный в молодое, здоровое тело, по-зимнему укутанноев твид и кашемир, выглядел ошеломленным.

Монстры, одетые как люди – земные, настоящие люди!

И светящаяся фигурка моей Доры, моей хрупкой, страстной Дорыс ее огромными черными глазами.

– Милый, милый, – воскликнула Дора, – яздесь! – Она обняла меня теплыми маленькими руками за ноющие плечи, необращая внимания на снег, падающий с моих волос и одежды. Я опустился наколени, зарыв лицо в ее юбку, поближе к крови между ногами, крови из ее живойматки, крови земли, крови Доры, которую дарило ее тело, а затем повалился напол.

Я был не в состоянии ни говорить, ни двигаться. Ячувствовал, как она прикасается своими губами к моим.

– Ты теперь в безопасности, Лестат, – сказала она.

Или то был голос Дэвида?

– Ты с нами, – молвила она.

Или то был Арман?

– Мы здесь.

– Посмотри, посмотри на его ноги. На нем только один ботинок.

– А его пиджак! Он порван... пуговицы потерялись.

– Милый, милый. – Она поцеловала меня.

Я осторожно перевернул ее на спину, стараясь не придавитьсвоим весом, задрал на ней юбку и прижал лицо к ее обнаженным бедрам. Запахкрови затопил мое сознание.

– Прости меня, прости меня, – прошептал я, и мой языкпрорвал тонкий хлопок ее трусов, срывая ткань с мягких волос внизу лобка,отодвигая в сторону запятнанную кровью прокладку. Я приник к крови ее молодыхнабухших розовых вагинальных губ, вытекающей из устья ее матки, крови еесильного молодого тела, крови плотных горячих клеток ее вагинальной плоти,крови, не приносящей боли или жертвы, а дарующей лишь ее нежнуюснисходительность ко мне, к моему невыразимому акту, когда мой язык глубокопроникал в нее, извлекая кровь, которая была еще только на подходе, нежно,очень нежно собирая кровь с мягких волос, растущих на ее половых губах,высасывая каждую ее мельчайшую капельку.

Нечистая, нечистая. Они кричали это на пути к Голгофе, когдаВероника сказала: «Господи, я прикоснулась к краю твоей одежды, и моекровотечение прекратилось». Нечистая, нечистая.

– Нечистая, хвала Богу, нечистая, – прошептал я,облизывая языком тайное, запятнанное кровью место, ощущая вкус и запах крови,ее сладкой крови, – то место, откуда кровь вытекает свободно, и нетникакой раны, и нет в ней нужды – доступ к ее крови открыт для меня еепрощением.

В окно бился снег. Я слышал его, ощущал его – слепящий белыйснег жуткой для Нью-Йорка снежной бури, холодная белая зима, все замораживающаясвоим покровом.

– Мой дорогой, ангел мой, – прошептала она.

Я лежал рядом с ней, я задыхался. Кровь ее была у менявнутри. Я извлек ее всю из матки – ту, что должна была вытечь. Я слизал дажету, что налипла на прокладку.

Она села в кровати, скромно прикрывая меня своимискрещенными руками и наклонясь вперед. Она словно пыталась закрыть меня от ихглаз – Дэвида и Армана, – ни разу при этом не оттолкнув, не закричав наменя, не отпрянув. И сейчас, когда я плакал, Дора держала мою голову в своих руках.

– Ты в безопасности, – снова повторила она.

В безопасности. Все они говорят: в безопасности, словно этомагическое заклинание. Безопасность, безопасность.

– О нет! – воскликнул я. Я рыдал. – Нет, никто изнас не в безопасности. И никогда мы не будем в безопасности, никогда, уженикогда...

Глава 22

Я не позволю им прикасаться к себе. Я не собираюсь имотдавать ничего, даже рваный ботинок. Уберите ваши расчески, ваши полотенца, ненадо меня утешать. Я вцепился в спрятанный на груди предмет.

Все, о чем я просил, – это кусок какой-нибудь ткани,чтобы укрыться. Они дали мне одеяло, мягкое, шерстяное – то, что надо.

Квартира почти опустела.