Читать книгу "Посох вечного странника - Михаил Константинович Попов"

где тут концы и где начала, он не в силах был разобрать.

– «И когда Он снял шестую печать, – продолжал голос. Тут пламя лампадки беспокойно затрепетало. Кай потянулся, чтобы утишить его, оберечь, но руки не подчинялись ему. Меж тем голос не умолкал: – … И солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь».

Кай слушал, не отводя глаз от лампадки, в которой смятенно трепетал огонёк, и лишь краем сознания уловил, что дальнейшее он где-то уже слышал.

– «И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. И небо скрылось, свившись как свиток, и всякая гора и остров двинулись с мест своих. И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор и говорят горам и камням…»

Тот первый, кого он увидел на пропащей земле, тот изгой, которого он встретил в развалинах монастыря. Вот кто твердил эти слова. Это воспоминание странно обнесло Кая, и он не услышал окончания. А осознав, что опять что-то упустил, раздосадовался. Так коря себя и казнясь, Кай пропустил ещё что-то, пока опять не собрался и не обратился в слух.

– «Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны. Она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи, и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя».

«Отчего же так?» – безмолвно выдавил Кай. Язык у него не поворачивался. И не сразу, а как бы исподволь явился ответ. А заключался он в том, что на небе стряслась битва. Архангел Михаил своим светлым воинством обрушился на смертного врага – искусителя и совратителя Вселенной.

– «И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю…»

«На землю? Почему? Неужто не нашлось другого места?» – вскинулся безмолвно Кай. На сей раз ответа не последовало. Явилось только сочувствие.

– «Горе живущим на земле и на море! Потому что к вам сошёл диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остаётся времени».

«В ярости, в сильной ярости, – безмолвно вторил Кай. – Немного ему остаётся времени».

– «Когда же дракон увидел, что низвержен на землю, начал преследовать жену, которая родила младенца мужского пола. И даны были жене два крыла большого орла, чтобы она летела в пустыню в своё место от лица змия и там питалась в продолжении времени, времён и полвремени…»

Касаясь воспалённого виска, Кай пытался осмыслить услышанное, но голос не дал ему передышки. Он вывел на невидимую сцену ещё одну персону – зверя о многих головах, которого породил низверженный дьявол.

– «…и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть. И видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелена. И дивилась вся земля, следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю, говоря: кто подобен зверю сему? И кто может сразиться с ним? И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно…»

При этих словах Кай непроизвольно покосился налево.

– «И отверз он уста свои для хулы на Бога, чтобы хулить имя Его и жилище Его, и живущих на небе».

Речь по-прежнему не прерывалась, но поражённый Кай опять ушёл в себя. Дошло до него ещё то, что за первым зверем явился второй. И этот второй стал понуждать всю землю и оставшихся на ней поклоняться первому зверю, обольщать их, а ещё класть начертание на правую руку или на чело.

Больше Кай ничего не помнил. Слишком тяжко было для его юного разума то, что он услышал, слишком неподъёмно. И природа спасительно отключила его сознание.

Пришёл Кай в себя уже в большой пещере. Он лежал на своём топчане, укрытый одеялом. Над ним, тревожно глядя в глаза, склонилась Тася.

4

От покойного Лассе остался электронный переводчик. Кай стал учить Тасю английскому языку, диктовал слова и целые фразы. Но Тася без охоты повторяла вслед за ним чужие слова – зачем ей это, с кем говорить по-английски, если Лассе уже нет.

Тасю больше занимал альбом и цветные фломастеры, что остались от Лассе. Сидя с альбомом на коленях где-нибудь в уголке, она без конца рисовала женские лица. Они были разные, эти лица, – и анфас, и профиль, и подробные, и в один росчерк. Но водило Тасиной рукой одно: она пыталась удержать образ мамы. Ведь от мамы осталась только память, ни одной фотографии. Память да ещё прядка светлых волос – вот и всё.

А ещё Тася часто рисовала жёлтый цветочек – мать-и-мачеха. Смотрел Кай, смотрел на её занятия, однажды не выдержал, вытащил из коробки пару фломастеров и на одном цветке нарисовал божью коровку. Это получилось как тогда… Тася повернулась к нему и улыбнулась:

– Как тогда…

Кай кивнул, потом нарисовал большой жёлтый цветок и расположил на нём с полдюжины божьих коровок.

– Так не бывает, – возразила Тася.

– Бывает, – чуть поучительно ответил Кай. – Это солнышко, – он обвёл цветок, – а это его планеты. – Потом снова принялся рисовать. Вышел один цветок, одна божья коровка и разновеликие пятна на её спинке: – Или так.

Тася поняла, но покачала головой:

– А другие ведь планеты не чёрные. Только наша.

Кай промолчал, задумался, а потом стал рисовать голубой шар – такой, какой он видел по Интернету – Землю до катастрофы.

– Ты видел такой цветок? – удивилась Тася.

– Пока нет, – уклончиво ответил Кай. – Потом, когда прорисовал материки, океаны и горные цепи, чуть виновато пояснил: – Это Земля.

За те несколько дней, что Тася была на Уральской базе, он так и не показал ей толком ничего. То маялся, то хандрил, то торчал у экрана, пытаясь проникнуть в петафлоп. А показать ей так ничего и не удосужился.

– Земля, – повторил Кай. – Вот суша, вот моря и океаны. Вот реки.

– А где наша? – заинтересовалась Тася. – Покажи.

По масштабу земного шара, который изобразил Кай, Пинегу едва ли можно было тут представить. Но он взял синий фломастер и, припомнив схему на мониторе дельтаплана, провел по бледно-зелёному синюю загогулину.

– Да, – изумилась Тася. – Как здесь, – она ткнула пальцем в свой кулачок, где синели жилки. – Смотри.

Похоже – не похоже было сравнение, но Кай улыбнулся – до чего же она славная и непосредственная. Всё, кажется, валится из рук и нет просвета, а она