Читать книгу "Малоизвестный Довлатов - Сергей Донатович Довлатов"

праздником. И каждый знает о себе достоверно: он — единственный, ему уготована исключительная судьба!

На одном из таких сборищ я и познакомилась с Довлатовым, о котором в Ленинграде знала понаслышке.

В апреле 1979 года на квартире у милейшей Татьяны Ретивовой (дочь эмигрантов «первой волны», родилась в Америке) в большом лофте (обширное, со снятыми перегородками помещение в доме) европеизированного нью-йоркского района Гринич-Виллидж мы собрались на встречу с авторами парижского журнала «Эхо», издававшегося Владимиром Марамзиным. Из Парижа прилетели Олег Целков и Александр Глезер. Рядом с ними сидел милый скромный юноша Эдик Лимонов. Прочитал свой рассказ, кажется под названием «Красивые девушки со мной не е.....» (извините). Во всяком случае эта фраза в рассказе постоянно возникала. Выслушали мы его без раздражения, скорее — веселясь. Бурное и скандальное будущее многих присутствующих было впереди. Художественная нервность в ту пору еще не переходила в неврастению.

Довлатов в тот день читал свои «записные книжки», которые потом опубликовал под названием «Соло на ундервуде». Читал он с какой-то неуловимо агрессивной интонацией, вероятно волновался и заранее готовил себя к отпору. Тогда я и сделала его первые фотографии.

Сама я приехала в Америку осенью 1977 года, перед этим в России поменяла много профессий, снимала, в частности, балетные спектакли и актеров. В Нью-Йорке я почти сразу возобновила эту практику. И американских актеров и соотечественников я запечатлевала там, где заставала: в мастерской, на лестнице, в парке, во время публичных выступлений. Я решила: раз уж держу фотоаппарат в руках, то почему бы не оставить достоверное свидетельство о таком удивительном явлении, как русское зарубежье? Ведь когда-нибудь насильственно разъятая на части русская культура начнет рассматриваться как единое целое! Тогда мне и в голову не могло прийти, что мои снимки понадобятся в России при нас, при нашей жизни.

Нью-йоркский культурный ажиотаж конца семидесятых открыл и некоторые реальные перспективы. Появилась, например, газета «Новый американец». Она начала выходить в 1980 году. Ее финансовым директором стал Борис Меттер, главным редактором и центральной творческой фигурой — Сергей Довлатов. В газете в разное время сотрудничали Евгений Рубин, Наталья Шарымова, Александр Батчан, Петр Вайль, Александр Генис, Алексей Орлов, Лев Штейн, Любовь Федорова, Лена Довлатова... Я работала в газете с первого номера как театральный (преимущественно — балетный) критик и как фотограф. Денег мы почти не получали.

«Новый американец» тем не менее имел шумный успех. Это была газета «третьей волны», газета, выражающая ее чаяния о новой свободной жизни, но и не останавливающаяся перед соблазном эпатажа взглядов бывших советских граждан. Этим, по-моему, она нравилась им еще больше. На свободе не страшно взглянуть на свой быт, на свое существование как бы со стороны.

Все мы помнили, что такое «колонка редактора». Довлатов начал писать в подобной «колонке» вещи немыслимые для читателей, привыкших к «значительности» безликих, клишированных сообщений первых полос советских газет. Главное в его манере — это была интонация, основанная на не подлежащем сомнению доверии к читателю, интонация человека, с которым не стыдно поговорить о любом занимающем сегодня твое воображение предмете. В том числе о полнейших пустяках, о мелочах эмигрантского быта. Только Довлатов мог открыть очередной номер, скажем, рассуждением о нью-йоркских тараканах. В результате и те, кто восхищался его «колонками» (таких все-таки было большинство), и те, кто возмущался ими, одинаково спешили утром в киоск в день появления нового выпуска (газета была еженедельником). Впрочем, обо всем этом можно составить достаточно полное представление по довлатовскому «Ремеслу», а читатели этой книги найдут обширные свидетельства об особенностях довлатовской журналистской манеры в «Марше одиноких».

Приблизительно через два года в редакции разразился грандиозный скандал, и Довлатов ушел из газеты. Виноваты, я думаю, были все участники этой драмы амбиций и взаимного непонимания. Следствием этого раздора стало стремительное изменение направления газеты и... прекращение ее существования. Отпочковавшиеся или вновь возникшие издания на исчезнувшего «возмутителя спокойствия» уже не походили. Более поздние газеты и журналы стремились и стремятся угодить «своему» читателю. «Новый американец» выражал точку зрения — во всяком случае, чувства — его создателей, а тем самым и жизнь русского человека за рубежом, ее нерв.

Крушение еженедельника стало весьма ощутимым доказательством нашего общего неумения находиться друг с другом в нормальных деловых отношениях. Свободная жизнь развивала у нас поначалу склонность к «свободному» и категоричному неприятию чужих мнений и доводов. Я с огорчением убедилась на своем личном опыте, которым не могу гордиться, что все мы рухнули в Нью-Йорк как бы с разных планет, у каждого были свои табу и заповеди, с которыми мы носились, ни на кого не обращая внимания. Я уже не говорю о вещах, как нам казалось, элементарных — неумении вести бизнес, etc... В общем, относительно самых существенных механизмов американской жизни мы долгое время оставались в инфантильном неведении.

Радость открытия нового мира с начала восьмидесятых пошла на убыль, рушились приятельские отношения, начались разочарования друг в друге, крупные ссоры по мелким поводам. Богемные связи распадались, новые, не столь огромные, как вначале, компании создавались чаще всего на частной основе...

Естественно, пока я сама не ушла из «Нового американца» летом 1981 года, я снимала все, имеющее для газеты значение события: переезд в новое помещение, празднование годовщины существования, саму редакционную жизнь...

Но вернемся к надписям. В первый же год работы в «Новом американце» мы с Сергеем успели и подружиться, и поссориться. Так что, когда у Довлатова был издан «Компромисс», я не ждала, что он мне книгу подарит. Поэтому я послала по почте автору чек, желая книгу купить. В ответ я получила чек обратно — вместе с надписанным «Компромиссом»:

«Пусть соткан я из многих гнусных черт,

Но разве столь похож я на ханыгу,

Чтобы подруге Нине Аловерт

Продать за деньги собственную книгу.

С. Д.»

В начале восьмидесятых многие из нас, употребляя заветный оборот Чичикова, стали утверждаться «твердой стопой на твердом основании». Тексты Довлатова появились не только на русском, но и на английском языке. И не по мановению волшебной палочки, а во многом благодаря рассчитанным усилиям самого автора. Я тоже подписала договор на книгу «Барышников в России», начала печататься в американских журналах. Постепенно те, кто упорно продолжал заниматься своим делом, увидели и результаты трудов. Довлатов никогда не только не завидовал успехам коллег, а, напротив, как-то даже гордился ими и подчеркивал это. Его надписи восьмидесятых годов стали спокойными, дружескими:

«Нина, «Наши» — это не только семья, наши