Читать книгу "Океанский патруль. Том 1. Аскольдовцы - Валентин Пикуль"

Мордвинову совали в руки шоколад, сигареты сыпались к его ногам сплошным дождем, кто-то уже подносил ему флягу с пахучим ромом. А он, не выпуская из рук Вареньки и боясь потерять в толпе матросов сутулую спину старшего офицера, шагал в корабельный лазарет.

Мордвинов сидел в кубрике за столом, на котором лежали распечатанные колоды карт и высились тяжелые сифоны с лимонной водой, когда его пригласил к себе командир крейсера. Матрос поднялся в офицерскую палубу. Над дверями салона светился сигнальный плафон с надписью: «Можно войти», — матроса, видно, уже ждали.

— Здравствуйте! — сказал он высокому смуглому командиру, стоявшему посреди каюты в легкой пижаме.

Уибрин предложил ему сесть за стол; две чашки крепкого Формозского чая уже дымились на серебряном подносе. В иллюминаторах мелькали сизые гребни, порою волны совсем закрывали толстые стекла, и тогда в помещении становилось темно от зеленого полумрака морской пучины. Неяркий свет фосфора, мерцавший на приборах, освещал каюту матовым сиянием.

Уибрин показал матросу священную реликвию своей семьи — подзорную трубу прапрадеда, который плавал в Средиземном море вместе с адмиралом Ушаковым во время Ионической кампании 1798—1800 годов.

Когда же Мордвинов рассказал ему о своих приключениях, командир открыл сейф и достал оттуда толстую книгу в кожаном переплете.

— Это «Журнал торжественных посещений», — объяснил он. — Посещая мой корабль, здесь оставили свои подписи многие министры, политические деятели, короли и известные миру писатели. Но я бы хотел иметь в этом журнале подпись простого русского парня, который делает в этой войне великое, ни с чем не сравнимое дело…

Матрос обмакнул перо в штормовую чернильницу и, подумав, написал в журнале:

«Если в последний день войны, в последнем бою меня сразит самая последняя пуля, — я согласен! — только бы знать, что эта война тоже самая последняя война в мире».

— Благодарю вас, — сказал Уибрин, пряча журнал в сейф.

Потом командир сел за столик и сказал, что крейсер направляется в Скапа-Флоу; он предложил Мордвинову идти вместе с ним в Англию, чтобы вернуться оттуда в Россию с первым же караваном.

Матрос поблагодарил, но отказался.

— Я хочу как можно скорее вернуться в строй! — сказал он.

Тогда, оценив по достоинству его желание, Уибрин поднялся на мостик к офицерам. Был дан полный ход и изменен курс. «Король, ей-ей, не обеднеет, если мы истратим лишнюю тонну нефти», — решил командир и спустился в котельный отсек; стоя на площадке трапа, он обратился к кочегарам с просьбой «потрудиться как следует».

И матросы, вращая клапаны огнедышащих форсунок, весело кричали в ответ:

— Мы постараемся, сэр!

— Мы выжмем из котлов, сэр, все, что можно выжать из пятидесяти тысяч лошадиных сил, сэр!..

— Все, что зависит от нас, сэр, будет исполнено, сэр!..

На следующий день крейсер уже бросил якорь напротив Мурманска. Санитарный вельбот подошел к борту, и малайцы бережно перенесли на него Вареньку по совершенно вертикальному трапу с помощью штормовых носилок.

Мордвинов помахал гостеприимному экипажу крейсера бескозыркой, и вельбот направился к берегу, где его уже ждал, в нетерпении расхаживая по причалу, лейтенант Пеклеванный.

И Варенька, еще издали заметив его, улыбалась, поднимая навстречу руки, а матрос, отвернувшись, часто и нервно затягивался слабой английской сигаретой.

В экипаже, встретившись с друзьями, Мордвинов первым делом спросил:

— Ну-ка, расскажите, как подать рапорт контр-адмиралу. Хочу воевать в морской пехоте!..

В морской семье

— Лейтенант Пеклеванный, прошу садиться. Не хотите чаю?.. Напрасно. Я, честно говоря, вернулся только из Кандалакши и, не заходя домой, сразу сюда. Проголодался!..

Сайманов разговаривал с ним как со старым знакомым, и это льстило Артему. Он тоже попробовал перейти на дружескую ногу и спросил:

— В Кандалакше были долго?

— Нет. Осматривал шхуну «Книпович», на которой Рябинина ходила в экспедицию.

— Уж не хотите ли приспособить ее к делу?

— Хочу. Зачем же бездельничать кораблю в такое горячее время! А то, что это парусник, так вы, лейтенант, не смущайтесь. На море часто приходится добиваться успеха теми средствами, которые имеются, а недостающие импровизировать на месте… Вот так-то, лейтенант!

И, отодвигая пустой стакан, Игнат Тимофеевич засмеялся, довольно потирая руки. Потом, на этот раз уже полуофициальным тоном, спросил, как бы вспомнив что-то:

— Лейтенант Пеклеванный, вы, кажется, хотели служить на эскадренном миноносце?

Артем встал:

— Я благодарен вам, товарищ контр-адмирал, что вы не забыли о моем желании, но я уже не рвусь служить на эсминцах; это было увлечение молодости…

— Почему же?

— Я понял, — продолжал Артем, — что служба на любом корабле интересна. Правда, я понял это не сразу. А если служба еще и поставлена правильно, то…

— Похвально! — улыбнулся Сайманов. — А все-таки, Артем Аркадьевич, вам придется послужить на миноносцах. Сегодня в полночь с моря возвращается эсминец «Летучий», старший артиллерист которого уходит с корабля учиться в академию. Вы заступите на его должность…

Из штаба Артем отправился навестить жену Рябинина. Дверь открыл смуглый горбоносый офицер с папиросой в углу рта и прищуренным от дыма глазом. Что-то очень знакомое уловил в его лице Пеклеванный, но где он видел этого человека, вспомнить не мог. Кавказец — это стало ясно по акценту с первых же слов — тоже пристально всматривался в Артема.

Обоим стало неловко. Пауза слишком затянулась.

— Мы с вами где-то встречались!

— Может быть.

— А вы не учились вместе со мною в училище? — вдруг напомнил кавказец. — Я был старше вас на два курса…

— А ведь верно!.. Вахтанг Беридзе?

— Он самый.

— Как же это мы ничего не знали друг о друге!

— Ты вот что, — сказал Вахтанг, сразу переходя на «ты», — лучше помалкивай, а то она и так убивается. Говорить и утешать буду я сам!

Вахтанг сказал все это грубоватым наставительным тоном, как говорят в училище выпускники с новичками, точно он и сейчас, как и в училище, был старше Артема на два курса. Но лейтенант и без того держался скромно. Он редко встречался с женой Рябинина, а в ее доме был всего один раз. К тому же он не знал, как будет вести себя Ирина Павловна, — может быть, встреча с помощником ее мужа лишний раз растревожит женщину?..

Рябинина приняла Артема спокойно и сдержанно.

— Ну, как ваша Варенька? — спросила она его.

«Ваша», — мысленно повторил Пеклеванный. И то, что она первая назвала Вареньку «его Варенькой», и то, что первыми ее словами были слова, не касающиеся ее бед, а бед чужих, — все это вместе взятое сразу наполнило душу Артема благодарностью и любовью к этой женщине.