Читать книгу "Мятеж реформаторов. Когда решалась судьба России - Яков Гордин"

В это время — был уже первый час — показались преображенцы и Николай. Якубович не пошел навстречу императору — он ждал его в конце бульвара.

Воспоминания полковника Вельо дают возможность определить время первого разговора Якубовича с Николаем. Сразу же после прибытия Конной гвардии на площадь Вельо увидел следующую сцену: "Государь остановился около нашего первого эскадрона и долго говорил с некиим Якубовичем, раненным на Кавказе офицером". Раз Вельо наблюдал эту сцену, то, значит, происходила она не ранее половины первого.

Сам Николай в записках рассказывает, что увидел Якубовича, когда привел преображенцев к самой Сенатской площади:

"Тогда же слышали мы ясно — "Ура, Константин!" на площади против Сената и видна была стрелковая цепь, которая никого не подпускала.

В сие время заметил я слева против себя офицера Нижегородского драгунского полка, которого черным обвязанная голова, огромные черные глаза и усы и вся наружность имели что-то особенно отвратительное. Подозвав его к себе и узнав, что он Якубовский (ошибка Николая. — Я. Г.), но не знав, с какой целью он тут был, спросил его, чего он желает. На сие он мне дерзко ответил:

— Я был с ними, но, услышав, что они за Константина, бросил и явился к вам.

Я взял его за руку и сказал:

— Спасибо, вы ваш долг знаете.

От него узнали мы, что Московский полк почти весь участвует в бунте… В это время генерал-адъютант Орлов привел Конную гвардию".

Свидетельства Вельо и Николая соответствуют друг другу. Очевидно, Конная гвардия пришла именно в момент разговора императора с Якубовичем.

Это был тяжкий для Николая момент. Он только что узнал о судьбе Милорадовича. Генерал-губернатора ему не было жаль, но он знал теперь, чего можно ждать от мятежников. И поручение, которое Николай дал Якубовичу, надо рассматривать в связи с недавним выстрелом Каховского.

Точно восстановить разговор человека, который еще накануне собирался штурмовать Зимний дворец, и хозяина этого дворца невозможно. Несколько свидетелей: сам Николай, флигель-адъютант Дурново, командир 1-й Преображенской роты Игнатьев, генерал Комаровский — передают этот разговор весьма противоречиво. И для того чтобы представить себе смысл и направление разговора — как этого, так и следующего, — надо попытаться понять, зачем эти разговоры вообще понадобились Якубовичу. Если он хотел окончательно устраниться, то мог пойти домой или куда угодно. Зачем нужна была ему эта двусмысленная и рискованная игра?

Якубович в своих действиях исходил из стратегического замысла Батенькова. Батеньков был принципиальным противником захвата дворца — Якубович сорвал эту операцию. Батеньков был принципиальным сторонником сбора войск — желательно за городом — и мирных переговоров с Николаем о возможных реформах. В результате действий Якубовича и Булатова планируемая Трубецким наступательная тактика превратилась именно в сбор войск, правда не на Пулковской горе, а в центре города. Что же до переговоров с опорой на собранные войска, то Якубович и попытался осуществить этот пункт батеньковской программы. Нерешительно, расплывчато и робко — но попытался.

Что делал Якубович в те немногие минуты, что был он на площади с московцами — после их прихода?

Александр Бестужев: "Он встретил Московский полк у Красного моста, потом был на площади и, сказав мне, что у него голова болит, исчез. Мы изумились, когда он явился парламентером". И все. Для Александра Бестужева Якубович исчез с площади под предлогом головной боли.

Михаил Бестужев: "Якубович встретил бунтующих в Гороховой улице, кричал "ура!" Константину, взявши шляпу на саблю, когда же отстал от них и возвращался ли к ним, не знает". Очевидно, Михаил Бестужев, выстраивающий дальние фасы каре, обращенные к Неве и Сенату, просто не видел Якубовича на площади.

Зато есть чрезвычайно важное показание Щепина-Ростовского: "На площади же Якубовичу именно говорил (Щепин. — Я. Г.) о требовании, чтобы нас уволили от принятия вторичной присяги до прибытия Константина Павловича, потому что он вызвался идти объявить лично государю императору и пред тем подходил меня спрашивал".

Якубович, уходя с площади, знал, что будет летать. В этом смысле свидетельство Щепина — исчерпывающее, несмотря на его лапидарность.

Во-первых, не случайно Якубович говорил о своей предстоящей акции только со Щепиным. Щепин-Ростовский, как мы помним, был одним из самых умеренных декабристов. Его желания и в самом деле ограничивались воцарением Константина.

Во-вторых, Якубович ясно сказал Щепину, что идет объявить Николаю требования восставших, и наказ Щепина — отстаивать присягу Константину (не требовать конституции, реформ и так далее, а только самоустранения Николая) — его вполне устраивал.

Для Александра Бестужева, который — Якубович это знал — вообще вряд ли согласился бы на переговоры до прибытия лидеров, а уж если согласился бы, то требования его были бы куда радикальнее щепинских, — для Бестужева у Якубовича было иное объяснение своего ухода — головная боль.

Заручившись, как он считал, поддержкой Щепина-Ростовского, которому формально было вручено командование московцами, Якубович решил попытаться начать переговоры с Николаем. Он сделал это без ведома и вопреки намерениям лидеров тайного общества, ибо последний вариант плана Трубецкого — Рылеева предусматривал переговоры разве что с уже арестованным Николаем.

(Фраза Рылеева, сказанная Кюхельбекеру позже на вопрос о Якубовиче: "Он там нужен", если глуховатый Кюхельбекер правильно ее расслышал, носит скорее саркастический характер: около императора Якубович, изменивший своему слову, нужнее, чем в рядах восставших.)

Якубович принял свое решение до того, как встретил Рылеева и Пущина. "В бытность мою в колонне бунтовщиков, кроме двух Бестужевых и князя Щепина-Ростовского, я никого не видал". А с Рылеевым и Пущиным он говорил на ходу — они спешили к москов-цам, не знали еще ситуации и не могли давать ему никаких заданий…

Фраза Якубовича, переданная Николаем: "…услышав, что они за Константина, бросил и явился к вам", безусловно, неточна, ибо бессмысленна. Присоединяясь к мятежникам, Якубович с самого начала должен был знать, что они за Константина, — иначе чего бунтовать?

Сравнивая различные свидетельства, можно представить себе, что Якубович так и сказал императору — был за Константина, но понял незаконность своих действий и явился к вам, как законному монарху. Для Николая раскаявшийся мятежник был в этот момент сущей находкой. После ранения Милорадовича императору и самому отнюдь не хотелось вступать в разговоры с восставшими и посылать к ним близких к себе людей тоже. Естественно было ему предложить Якубовичу роль посредника. Если Якубович на это рассчитывал, то он рассчитал точно.

Якубович, как видим, не решился предъявить Николаю конкретные требования. Он лавировал. Он постарался запугать молодого царя, сообщив, что "Московский полк почти весь участвует в бунте", что было преувеличением. Он хотел понять, склонен Николай к переговорам, к уступкам или нет.