Читать книгу "Яков Блюмкин. Ошибка резидента - Евгений Матонин"

Существует и еще одна, более эксцентричная версия «истинных причин расстрела Блюмкина». Юлий Лабас, со ссылкой на мать, Раису Идельсон, пересказывает разговоры Блюмкина на квартире у Фалька накануне ареста:

«Войдя, Блюмкин сбивчиво рассказал о том, что привез какие-то троцкистские инструкции: обращение к оппозиции и что некий майор Штейн, подчиненный командарма Тухачевского, роясь в архивах царской охранки, наткнулся на очень странную бумагу. Некто из членов ЦК большевистской партии настрочил в полицию донос на другого члена ЦК, депутата Думы и в то же время провокатора Малиновского. Что-де тот фактически занимается антигосударственной деятельностью и плохо справляется со своими прямыми (провокаторскими?!) обязанностями. Автором доноса в охранку (подпись, если не ошибаюсь, „Фикус“), по всем признакам, был не кто иной, как сам Коба, он же Иосиф Виссарионович Джугашвили!

Блюмкин все сгоряча выболтал дружку — Карлу Радеку (поляки его звали Карл Крадек, по-польски „Карл-вор“) и собрался было по своим бумагам разведчика тотчас улететь на аэроплане обратно в Турцию, чтобы там передать фотокопию находки Льву Давидовичу Троцкому, пребывавшему тогда то ли в Стамбуле, то ли на Принцевых островах. „Если доверенные мне документы попадут к Троцкому, здесь власть перевернется!“ Радек, однако, немедленно заложил Блюмкина, и теперь все пропало…»

Версии о существовавших папках с компроматом на Сталина ходят уже давно. Американский журналист Роман Бракман, к примеру, считает, что эту папку Блюмкину передал один из сотрудников Дзержинского, нашедший ее в кабинете «железного Феликса» после его смерти. А к Дзержинскому она якобы попала после разбора царских архивов. В своей книге «Секретная папка Иосифа Сталина. Скрытая жизнь» (М., 2004) Бракман пытается обосновать гипотезу, будто репрессии в СССР были связаны с этой папкой — Сталин якобы стремился скрыть следы своего предательства, уничтожая документы и людей, которые могли знать о компромате на него, и Блюмкин был среди них.

Такая вот история. Серьезно анализировать ее не имеет смысла. На тему предполагаемого сотрудничества Сталина с охранкой написано немало работ, но большинство историков сходятся во мнении, что никаких серьезных подтверждений этой версии нет.

* * *

Говорят, что когда Блюмкину объявили о приговоре, он лишь спросил: «А о том, что меня сегодня расстреляют, будет завтра опубликовано в „Правде“ или в „Известиях“?»

Если бы попавшие на «тот свет» люди могли видеть, что происходит после них на Земле, Блюмкин наверняка был бы недоволен. О его расстреле советская печать не сказала ни слова. Зато 7 ноября 1929 года, в день двенадцатилетия Октябрьской революции, в «Правде» появилась статья товарища Сталина «Год великого перелома: к XII годовщине Октября». Сталин провозгласил окончательный отказ от политики нэпа и обозначил «новый курс» — ускоренной индустриализации в промышленности и коллективизации в сельском хозяйстве.

Впрочем, Надежда Мандельштам вспоминала, что они с Осипом узнали о расстреле Блюмкина в Армении — «на всех столбах и стенах расклеили эту весть… Вернулись в гостиницу потрясенные, убитые, больные… Этого… вынести не могли». Но это — единственное свидетельство того, что о казни Блюмкина сообщили публично — хотя бы в виде листовок. В Москве эту новость сообщили только сотрудникам ОГПУ.

Пятого ноября ОГПУ издало приказ, в котором говорилось, что в сложное для Советской республики время Блюмкин «позорно изменил пролетарской революции, ленинской партии и всей революционно-пролетарской чекистской армии, причем изменил повторно». В первый раз его измена заключалась в том, что он участвовал в убийстве Мирбаха «с целью втянуть Республику Советов в новую войну с германским империализмом».

В приказе говорилось, что ОГПУ «никогда еще не имело в рядах стальной чекистской когорты такого неслыханного предательства и измены, тем более подлой, что она носит повторный характер». Далее отмечалось, что Блюмкин приговорен к расстрелу и приговор приведен в исполнение.

Троцкий в своем «Бюллетене оппозиции» писал, что «только узкие партийные круги знают о расправе Сталина над Блюмкиным» и что «из этих кругов систематически распространяются слухи о том, будто Блюмкин покончил жизнь самоубийством. Таким образом, Сталин не смеет до сих пор признать открыто, что расстрелял „контрреволюционера“ Блюмкина…».

Троцкий преувеличивал — особых слухов о «самоубийстве» Блюмкина не было, а вот слухи о его расстреле по Москве распространились быстро:

«В Константинополе я получил извещение, что Блюмкин расстрелян… Весть пришла в таком виде: „‘Живой’ — помер“, а вслед за тем пришли и подробности», — писал Георгий Агабеков. Это произошло уже в декабре.

«Казус Блюмкина» привел к заметным перестановкам в руководстве ОГПУ. Люди, которые работали с «провокатором» или, тем более, поддерживали его, были переведены на другие места службы. Трилиссер стал заместителем наркома Рабоче-крестьянской инспекции, куратор Блюмкина Сергей Вележев, он же «Жан» — начальником Главного управления пограничной охраны и войск ОГПУ. Специальная комиссия долго работала в Иностранном отделе.

После того как Блюмкин написал письма сотрудникам своей резидентуры с указаниями поскорее выехать в Москву, и Николай Шин, и Ирина Великанова были нелегально переправлены в СССР. Ирина оказалась в Москве, когда Блюмкина уже не было в живых. 14 ноября 1929 года ее допросил следователь ОГПУ, и ей пришлось рассказывать о том, как она познакомилась с Блюмкиным и как с его помощью поступила на службу в Иностранный отдел.

После ареста Блюмкина под подозрением оказались также супруги Штивельман («Прыгун» и «Двойка»), которые находились на нелегальной работе в Бейруте. Они держали комиссионную контору на улице Арембо и осуществляли связь между палестинской агентурой и советской разведкой в Константинополе. На всякий случай их тоже отозвали в Москву. Этим занимался Агабеков, который признавался, что сделано это «ради осторожности».

Таким образом, арест Блюмкина привел к тому, что все усилия, затраченные на создание советской разведывательной сети на Ближнем Востоке, пропали зря. Резидентура «Живого» (Блюмкина) перестала существовать, следы Шина, Великановой и супругов Штивельман теряются.

Георгий Агабеков проработал резидентом в Константинополе недолго. В 1930 году он бежал во Францию и потом, говорят, всегда опасался, что его постигнет судьба Блюмкина. В конце концов это и произошло. По одной из версий, Агабекова «ликвидировали» где-то в районе франко-испанской границы, а его тело так и не обнаружили.

Расстрел Блюмкина произвел на рядовых чекистов и коммунистов тягостное впечатление. Это был, наверное, один из самых первых случаев, когда члена партии, разведчика, чекиста и, в общем-то, несмотря на его ошибки, заслуженного перед революцией человека расстреляли. Многим этот расстрел тогда показался предвестником наступающих суровых времен. Когда, как сказал перед казнью Дантон, «революция начнет пожирать своих детей».

Троцкий узнал о расстреле Блюмкина в начале 1930 года из сообщения выходящей в Париже русской эмигрантской газеты «Последние новости». Свои соображения об этом он высказал в «Бюллетене оппозиции»: «Такой факт мог иметь место только потому, что ГПУ стало чисто личным органом Сталина (выделено Троцким. — Е. М.) — Помимо исключения из партии, лишения работы, обречения семьи на голод, заключения в тюрьму, высылок и ссылок Сталин пытается запугать оппозицию последним остающимся в его руках средством — расстрелом».