Читать книгу "Резидентура. Я служил вместе с Путиным - Алексей Ростовцев"

«Я тоже неверующий, – подумал Круглов, – а вот креститься по-православному умею».

На другой день он изготовил в своем служебном кабинете несколько липовых документов с грифом «секретно», положил бумаги в папку, а папку после обеда «забыл» на столе в их комнате. Между листами спрятал волосок. Уехал, а через полчаса вернулся за «забытой» папкой. Анюта сидела у трельяжа и чистила перышки. Именно за этим занятием он оставил ее, когда уходил. В машине открыл папку и похолодел: волосок исчез. Значит, она читала документы! Круглов пытался успокоить себя: может быть, это простое женское любопытство? А может быть, ревность? Искала воображаемые письма от другой женщины? Чушь собачья! Ну что ж, устрою ей еще одну проверку.

Вечером Анюта объявила Круглову, что у них будет ребенок. «Врет, – думал он, целуя ее. – Почуяла неладное и врет. А если правда?» Он пошел к хозяйке дома, бабушке Клочковой, сунул ей в руки пачку рафинада и попросил, краснея, как мальчишка:

– Ты, Егоровна, посмотри завтра утром, куда моя пойдет. Не будет ли встречаться с кем?

– Ревнуешь? – понимающе осведомилась старуха.

– Ревную, ой как ревную! Старый я, а она молодая. Сдается мне, что хахаля завела.

– Это ты правильно придумал. Нашей сестре доверять никак нельзя. Дело житейское. Все исполню в лучшем виде.

– Ты уж постарайся, Егоровна. Получишь еще банку тушенки.

Бабка рассыпалась в благодарностях.

Поздним вечером, перед тем как лечь в постель, Круглов сказал Анюте, лаская ее волосы:

– Выслушай меня внимательно, девочка. Ровно через неделю начнется наше большое наступление. Наша дивизия – на острие прорыва. Пойдем через непролазные топи. Потери будут большие. Поэтому мой тебе приказ: собирай вещички и поезжай к моей матери в Камышин. Там жди конца войны. Он не за горами. Родишь – мать тебе поможет. Деньги буду высылать. Вернусь с фронта – поженимся.

– Наши Одессу взяли, – робко возникла Анюта.

– Приказ обсуждению не подлежит, – отрубил Круглов.

Анюта понимающе кивнула, тесно прижалась к нему и всхлипнула.

Утром следующего дня Круглов, как обычно, отправился к восьми на службу, но через три часа вернулся. Он знал, что Анюты нет дома: у нее было дежурство в госпитале. Егоровна четко доложила ему о выполнении задания:

– Все у тебя в порядке, сынок. Ни с кем не встречалась, ходила на базар, ничего не купила, вернулась, ушла в госпиталь. Так что спи спокойно.

– Может, останавливалась где?

– Останавливалась. У березки, что возле почты. Постояла, дотронулась до дерева рукой, вроде как попрощалась с ним, и пошла дальше.

– Спасибо тебе, Егоровна! Век не забуду. Держи тушенку!

Он осмотрел березу. На белой коре увидел крестик, нарисованный губной помадой. «Требует срочно встречи», – сообразил Круглов. Он спросил у часового, стоявшего около их крыльца, не приходил ли кто-нибудь к Анюте.

– Никто не приходил. Вот только придурок этот. Ну, глухонемой – Митя. Анна Сергеевна вынесла ему покушать. А так – больше никто.

Митя и раньше к ним наведывался. Анюта давала ему поесть и дарила кое-какие его, Круглова, обноски.

– Давно он был тут?

– Да с полчаса уж миновало.

– Куда направился?

– Туда.

Круглов отпустил солдата-водителя, забрал у него автомат ППШ, сел за руль джипа и дал газ. Он перехватил Митю за околицей у леса и бил его до тех пор, пока глухонемой не заговорил, причем с сильным прибалтийским акцентом. Тогда Круглов ударил его ногой в пах, после чего Митя, корчась на траве, вытащил из потайного кармашка штанов листок, исписанный столбцами пятизначных цифр, а также назвал имя и адрес радиста. Круглов застрелил связника, а труп утопил в болоте, привязав к его ногам трак от танковой гусеницы, ржавевший без дела в придорожной пыли.

Радиста он застал за обедом. Это был неказистый мужичонка лет сорока с бабьим лицом и редкими волосами. Как раз такой мусор немцы и вербовали в лагерях для военнопленных. Покупали за кусок сала и бутылку водки. Потом повязывали кровью и использовали по своему усмотрению. Попадались, конечно, и идейные враги, ненавистники России, но таких было немного.

Увидев майора, радист сразу все понял. Он поперхнулся пищей и медленно поднялся из-за стола. Лицо его сделалось серым.

– Ну чего ты испугался? – ласково спросил Круглов. – Нельзя так расстраиваться по пустякам, не то, глядишь, почерк испортится со страху. У тебя когда сеанс связи?

– В четверг, в 19–00. Имеется еще волна экстренной связи. На ней могу работать, когда угодно.

– Доставай рацию и передавай вот это.

Круглов положил перед ним Анютину шифровку. Радист принес с чердака небольшой, но тяжелый ящик, распаковал его и стал дрожащими руками настраиваться на нужную волну.

– Э нет, брат, так не пойдет. Ты успокойся. Ничего с тобой не случится. Будешь жить и работать под нашим контролем.

– Радиоигра?

– Ну да.

Когда радист передал шифрограмму, Круглов с великой ненавистью разрядил в него половину автоматного диска. Потом прикладом разбил рацию, а обломки и осколки ее опустил в нужник. После этого как ни в чем не бывало вернулся на службу, а вечером тоже как ни в чем не бывало приехал домой.

Анюта укладывала в вещмешок свои нехитрые пожитки. Интересно, куда это она собралась? Ведь не к маме же моей! Скорее всего, решила рвануть когти пока не поздно. Я бы на ее месте слинял на пути к Камышину, чтоб увольнительная и проездные документы были в ажуре. А там… Ну, не захотела ехать к свекрови. Решила жить самостоятельно… Такие мысли вертелись в голове Круглова, в то время как он разбавлял водой спирт, открывал консервы, резал хлеб и расставлял на столе рюмки и другую посуду. Анюта отварила картошку и испекла пирожки с повидлом к чаю.

– Эх, гульнем мы с тобой сегодня! – говорил Круглов, обнимая ее за плечи. – Выпьем и за любовь нашу, и за дальнюю дорогу, и за тихую пристань!

– А ведь я люблю тебя, Круглов! – сказала вдруг Анюта, круто обернувшись и опалив его душу синим пламенем своих глаз.

«Неужто вправду любит? – Он ужаснулся этой мысли и жестоко прогнал ее прочь. – Не раскисай, Круглов, не раскисай! Исполни свой долг до конца».

Тихая грусть осеняла их небогатое пиршество. А потом они любили друг друга. Он исцеловал ее всю, и теперь уже она испугалась его дикой необузданности.

Когда Анюта уснула, Круглов сел за стол и начал писать письмо матери: «Прости меня, мама…» И тут же решил: ни к чему это, потому что нет мне прощения. Хотел написать начальнику армейского «Смерша» и сразу отказался от этой затеи. Пускай все думают, что «бытовуха». Так будет лучше.

Он сел на край постели и принялся рассматривать спящую. До чего хороша! Он не испытывал к ней ни ненависти, ни злобы. Были жалость и нежность.