Читать книгу "Золото - Борис Полевой"

Муся была озадачена. Офицер лежал в забытьи, но и в этом состоянии с лица его не сходило выражение животного страха. Девушка сняла с его пояса пистолет. Невдалеке торчал из снега тонкий ремешок. Она потянула за него и вытащила планшет. В нем были карта и пакет, засургученный по краям зелеными печатями. Значит, офицер был связным, он вез какой-то приказ. Вопреки правилам, заведенным в последние недели на вражеских военных дорогах, он ехал ночью. Стало быть, приказ срочный и важный. Девушка сунула карту и пакет себе за пазуху, с сожалением посмотрела на пистолет и забросила его подальше в снег.

Потом она стала обыскивать офицера. В знаках различия она не разбиралась, но по меховой подкладке шинели и по тонкой материи кителя она догадалась: это штабник. Ей хотелось найти его документы. Вдруг рука ее нащупала в кармане небольшой узелок с чем-то твердым, крепко приколотый к сукну английской булавкой. В свертке оказалось двое старых женских часиков на поношенных кожаных браслетках, пять золотых сережек самой незатейливой работы, два обручальных кольца с надписями:

«Вера» и «Степа», выгравированными на внутренней стороне, и, наконец, какие-то блестящие, странной формы комочки. Только рассмотрев при свете луны, она поняла, что это золотые зубы и коронки с зубов. Несколько секунд она остолбенело смотрела на кусочки золота, дрожавшие у нее на ладони. Откуда они могли у него взяться?

И вдруг до ее сознания дошло, что лежавший перед ней фашист содрал все это с живых людей, ограбил каких-то Веру и Степу, быть может вырвал эти серьги прямо из чьих-то ушей. А коронки… Это было слишком омерзительно.

Размахнувшись, Муся бросила золото в бесчувственное лицо офицера. Так чего же она колеблется? Разве можно позволить этому фашисту подняться, вылечиться, чтобы опять рвать серьги из чьих-то ушей, грабить неизвестных Вер и Степанов, выдирать золотые коронки из чьих-то ртов!

Девушка с омерзением посмотрела на лежавшего перед нею гитлеровца и решительно выхватила из-за голенища трофейный тесак, которым они на дневках рубили хворост для костра…

…Откуда-то — как показалось Мусе, очень издалека — донесся радостный голос Толи.

— Ребя, ребя, сюда! — звал он.

Стоя у опрокинутого мотоциклета, он торжественно чем-то потрясал над головой. Муся подошла к нему.

В руках у маленького партизана были какие-то свертки. От них слабо тянуло запахом хлеба. В глубине прицепной калоши Толя отыскал сумку с едой: буханку хлеба, флягу с какой-то жидкостью и котелок, герметически закрытый прилегающей крышкой, банку консервов.

Не утерпев, он сорвал с буханки целлофановую обертку, и сразу, как подумалось Мусе, на много километров вокруг разнесся буйный запах черного заварного хлеба.

У девушки закружилась голова. Она принуждена была схватиться за дерево, чтобы не упасть. Но и острые спазмы в желудке не заставили ее забыть об опасности. Нужно уходить, заметать следы. Ведь в случае даже самой пустой погони они не сумеют скрыться.

Но что делать с Николаем? После нервной вспышки, вызванной встречей с противником, им овладела еще более тяжелая апатия. Он сидел в сугробе, привалившись к дереву, хрипло дышал и не проявлял ни малейшего интереса ни к результатам операции, ни к продуктовым трофеям.

Муся быстро отвинтила пробку с фляги и попробовала содержимое. Она сейчас же сплюнула и, гадливо передернувшись, схватилась за рот. «Спирт», — догадалась она.

Переглянувшись с Толей, она поднесла флягу к губам Николая. Тот покорно глотнул, поперхнулся, закашлялся. Жидкость, точно кипяток, ошпарила ему пищевод. Она вызвала в желудке острую резь, и все же странное тепло хлынуло по всем мускулам. В глазах партизана появилось осмысленное выражение. Точно испугавшись, Николай торопливо бросил в рот комок снега, потом сплюнул и стал подниматься, хватаясь за дерево.

Муся приказала Толе выдать по куску хлеба. Тот проворно разделил буханку на три ломтя. Девушка велела уменьшить порции вдвое. При виде трофеев в ней самой проснулся звериный аппетит. Захотелось набить рот и есть, ни о чем не думая, съесть все до последней крошки. Но она твердо сказала:

— Этого хватит!

И снова потянулась дорога, накатанная, прямая, точно ударом сабли просеченная в густом лесу. Деревья мрачно молчали, тяжело обремененные снежным убранством. Заснеженные кусты, как лазутчики в маскхалатах, подползали к самой дороге. Небо точно лихорадило от далекого мерцания осветительных ракет, то и дело вспыхивавших за лесом. Эхо далеко несло скрип шагов, и Мусе время от времени начинало казаться, что впереди их кто-то идет, кого они никак не могут догнать.

Иногда вдруг на дорогу вылетал заяц. Поднявшись столбиком, он застывал, навострив уши, и долго с удивлением смотрел на странные существа, медленно приближавшиеся к нему. Потом, поняв, что это люди, он делал резкий скачок, перемахивал за придорожную канаву и начинал петлять по залитой луной поляне, оставляя на снегу замысловатые вздвойки и сложные сметки. Где-то вдали все время лениво подвывали сытые волки.

Так прошли они несколько километров до перекрестка. Девушка понимала, что с зарей, как только двинутся в путь первые автоколонны, трупы мотоциклистов будут найдены и, вероятно, вдоль дороги организуют облаву. Поэтому, когда показался перекресток, она приказала свернуть на юг, на малоезжую, местами совсем перекрытую снежными переметами дорогу и, по возможности, подальше уйти от основной магистрали.

Так они и сделали. Прошли по проселку километра два-три и тут расположились на дневку. Местом стоянки на этот раз был выбран скат глубокого, поросшего лесом оврага, на дне которого под пухлявыми сугробами угадывался бойкий ручеек. Кое-где он прорывался сквозь лед наружу и словно подмигивал бойкими струями, задорно сверкавшими в льдистых промоинах. Промоины густо курились, и все вокруг них обросло пышными снежными кристаллами.

Путники расположились под большим сосновым выворотнем. Здесь было тихо. Можно было разложить большой костер, не опасаясь, что его заметят с дороги. Натянули брезентовый экран, набрали изрядный запас сушняку. Потом Муся разрешила Толе выдать еще по куску хлеба.

24

В это ясное утро все трое, в том числе и Николай, чувствовали себя значительно бодрей. Голубые глаза партизана следили за девушкой с ласковым одобрением.

— Эх, была не была, давай, Елочка, что у них там в котелке-то есть! — сказала вдруг Муся.

С помощью тесака мальчик быстро открыл прочно задраенную крышку и весь просиял от удовольствия. Под нею оказался рис, сваренный со свежим салом. Котелок поставили на угли, и все трое стали с голодным нетерпением следить, как, отогреваясь, начинает маслянисто мерцать крупный разваренный рис, напоминавший цветы персидской сирени.

Наконец Толя прямо руками выхватил котелок из костра и, вывалив содержимое на плащ-палатку, разделил рис на три кучки. По обычаю, заведенному еще в отряде, он заставил Мусю отвернуться и, показывая на кучки, спрашивал: «Кому?» Рис исчез мгновенно, и еще долго после этого Толя очищал пальцами котелок, подносил его к лицу, наслаждаясь ароматом пищи.