Читать книгу ""Абрамсы" в Химках. Книга 2. Позади Москва - Сергей Анисимов"

Теперь он улыбнулся уже по-настоящему.

— Вы видели, как до них это дошло?

Улыбнулся мастер-сержант, за ним один из рядовых, потом все остальные. Как ни странно, последним из улыбнувшихся оказался первый лейтенант. То ли не поверил в его искренность, то ли вообще был серьезнее других.

— Да, сэр. Было темновато, но мы видели, как до них дошло. И слышали тоже.

Что ж, когда вместе собираются хотя бы несколько сотен человек, их можно услышать с большого расстояния. Когда собирается толпа в пару тысяч, ее чувствуешь издалека. Когда толпа в десяток или больше — в несколько десятков тысяч человек, как бывает на стадионах, — это еще более впечатляет. Сложно представить, каково было тем танкистам и «дельтовцам», кто был в эти минуты на земле, лицом к лицу с толпой. То, сколько в ней было — оказалось — женщин, не имело никакого значения. Толпа есть толпа. Она может раздавить в лепешку, даже не желая этого.

— Потратьте минутку, сделайте одолжение. Расскажите мне, покороче. И не ту версию, какую с завтрашнего дня вы, может быть, будете впаривать журналистам. Настоящую. Это в ваших интересах.

Пятеро солдат переглянулись по кругу, как птицы на ветке дерева. Разумеется, лейтенант не струсил и здесь. Его рассказ в целом соответствовал содержанию рапортов. Но в отличие от них охватывал картину целиком. И большой плюс — не акцентировал внимание на деталях. Настолько впечатляющих и многочисленных, что на них замыкались почти все авторы официальных рапортов. Или хотя бы большинство из них.

Упорное при всей его бессмысленности сопротивление мальчишек из Президентского полка в Кремле продолжалось достаточно долго, даже после подхода усиленной батальонной боевой группы из состава 2-й бригады 1-й бронетанковой дивизии, с ее «Брэдли» и «Абрамсами». К тому моменту, когда 120-миллиметровые танковые пушки начали пробивать баррикаду в подбашенных воротах, на обе окружающие Кремль площади начали выходить люди. С их стороны на местных сначала не обращали вообще никакого внимания. Потом, когда их стало уже много сотен, командир боевой группы отдал приказ двум взводам прикрыть тыл ведущих огонь танков и не подпускать гражданских, а в случае угрозы — немедленно открывать огонь. Командиры гибнущих рот «Дельты» орали в эфире так, что офицеры 1-й бронетанковой решили вообще не церемониться. После двух эпизодов прохода через «живые цепи», имевших место в течение последней четверти часа, когда они шли на помощь своим, нервы и так были у всех на взводе.

Русские смотрели, как рушатся куски высокой краснокирпичной стены. Делать пролом было бессмысленно, но на стенах были или могли быть снайперы. Пожары внутри Кремля почти не освещали площадь, и растущая толпа казалась больше, чем она была на самом деле. Люди в толпе молчали, или переговаривались между собой, или даже плакали, причем как женщины, так и мужчины. Ропота и криков становилось все больше — толпа заводила сама себя. Коробки боевых машин казались небольшими по сравнению с ней, черной, растущей, скоро уже громадной. Впечатление смазывалось, оттого что танки и боевые машины пехоты непрерывно вели огонь в сторону пылающего завала у ворот, раскидывая в стороны тех русских солдат, кто пытался подкрасться на дистанцию гранатометного выстрела. Грохот 120-мм пушек танков и 25-мм автоматов «Брэдли» даже на открытой местности, на этой громадной площади, был оглушающим. Именно из-за этого подойти ближе русские решились не сразу, даже когда три четверти машин, включая все танки, ушли вперед, в глубь окруженного стеной комплекса зданий. Туда, где продолжали сопротивляться фанатики.

Крики, плач, ругательства. Эти их тупые и бессмысленные: «Не-ет! Что вы делаете! Не надо! Уходите! Ну пожалуйста!» Командир одного из взводов, перекрывающих подходы к очищенным от противника воротам, вышел к толпе, четко и ясно объявил приказ отступить назад, но его даже не слушали. Женщины визжали что-то ему в лицо сквозь слезы, то отступая назад от прицела его карабина, то снова подходя ближе, когда он переводил прицел в сторону. В растущей толпе уже сформировались группы со своими лидерами, ведущими агитацию прямо здесь, под их прицелами, или прячась в тени и за чужими спинами, или даже открыто. Среди русских нашлись люди, знающие английский: они пытались что-то объяснять солдатам, требовать, выражать возмущение. Это было бы, может быть, даже смешно, если бы вокруг и позади этих ненормальных не копилась мрачная, злая, уже не бормочущая, а глухо ревущая толпа. Какое счастье, что русское правительство так последовательно боролось с попытками некоторых активных групп своих граждан довести хотя бы до стадии рассмотрения закон о том, что их не считают рабами. О хотя бы ограниченных правах населения на владение нарезным оружием. Будь пусть у каждого сотого в этой толпе пистолет, карабин и умение с ними обращаться… Но даже и без этого офицерам вскоре стало ясно, что происходящее не просто представляет опасность — что сейчас произойдет нечто, что может войти в историю своими масштабами. Требования разойтись игнорировались, выстрелы в воздух, поверх голов, заставляли отшатнуться назад только первые ряды толпы, а остальным было на них наплевать. Картина была жуткой: она навсегда запомнилась тем, кто ее увидел и остался жить. Освещенный пожарами флаг на куполе высокого здания над стеной с отбитыми зубцами вдруг пополз вниз. Несмотря на то что столько всего происходило одновременно, толпа увидела это сразу. И замолчала на несколько невероятно долгих секунд, — пока оборачивались назад те, кто смотрел на нее поверх стволов, медленно отступая назад, к кажущимся беззащитными коробам 37-тонных боевых машин. А потом толпа взревела и разом качнулась вперед. По флагштоку медленно, рывками поднимался флаг, кажущийся отсюда, с площади, маленьким. Его развернуло порывом ветра и тут же снова опустило вниз, но все уже успели увидеть. Закричавшая, взвывшая по-волчьи толпа рванулась вперед.

Сложно сказать, кто на самом деле выстрелил первым. Стрельбы было много все эти минуты. Много стреляли в Кремле, где безнадежное сопротивление по-прежнему было отчаянным. Много стреляли по Кремлю снаружи, со стороны Красной площади и сада. Стреляли и в самой Москве: было понятно, что зачистка очагов даже спонтанного сопротивления — работа на много дней. Девять рапортов из десяти заключали, что на Красной площади, прямо перед граненой пирамидой мавзолея и куполом с этим все еще не поднявшимся до самого верха флагом, стрельба началась без команды, сама. И сразу по всему фронту. Экипажи боевых машин и спешенные пехотинцы были к этому моменту уже полностью готовы. Первые ряды ринувшихся вперед людей полегли целиком за секунду, но толпа проскочила поверх их тел, не затормозившись ни на мгновение.

Толпа — это огромная сила. Спрессованная давкой, подогретая невероятностью происходящего — ночью в оранжевом огне, с ревом и грохотом, немногочисленностью врагов впереди, — толпа просто не могла воспринять первые десятки упавших как что-то значимое. Наверняка больше людей было раздавлено, растоптано тысячами пар топочущих ног, чем убито пулями. Толпа может сокрушить другую толпу, если градус ее накала выше. Может потерять половину своего состава, но раздавить противостоящих ей людей, вооруженных палками, арматуринами, камнями, ружьями. Так было уже много раз даже на территории бывшего Советского Союза, не говоря о всем мире, за хотя бы последнюю сотню лет. Исключение может быть обеспечено, обосновано только одним фактором. Подавляющей огневой мощью.