Читать книгу "Княжий остров - Юрий Сергеев"

Спасительницу нашли едва живой, растерзанной клыками. Она вяло помахивала хвостом и силилась ползти к Васе стоящему на камне… Селянинов подхватил ее на руки опять с грозным отчаянием, в праведном гневе проговорил:

- Волчар развелось на нашей земле — пропасть… скорее перевязать надо, — он рванул свою исподнюю рубаху на ленты и бинтовал собаку…

Вася заплакал, передал отцу книгу, кинулся помогать Николе, а Егор застыл над книгой, освещенной факелом, негромко сказал:

- Илья Иванович, Никола! А ну взгляните! Вам ничего не напоминает эта икона, вделанная в переплет?

Оба они склонились над книгой, а Окаемов обернулся к мальчику:

— Васенька, где ты раздобыл эту чудесную книгу?

- Арина! — догадался Егор, — Арина нас зовет к себе… Это ее икона, помните, под храмом Спаса за Днепром… с той иконы писано… Вася, к тебе приходила тетенька?

- Да, монашенка… Мы с нею долго проговорили. Она мне подарила эту Евангелию нечитанную, накормила и благословила…

- Что ж, Егор Михеевич, вы правы, — раздумчиво промолвил Окаемов, — незаслуженно и грешно мы позабыли храм Спаса и Арину в коловерти войны… Надо идти немедленно под благословение на поиск Пути…

ГЛАВА III

Нелегко было попасть троим путникам до места сбора бельцов. По едва ощутимым приметам они поняли что район монастыря и вся область тщательно контролируются. На всех станциях и в поездах патрули неустанно проверяли документы и вещи, за Москвой чудом ушли от облавы и все же прибыли к назначенному сроку.

Мошняков уже организовал секреты и круговую оборону, и трое явившихся не поверили своим глазам, застав на базе не три десятка ожидаемых бельцов, а целое войско своих учеников из краткосрочных выпусков разведшколы, прознавших неведомо как о походе и собравшихся опять вместе. Груди их осеняли ордена, на плечах у многих были офицерские погоны и разительно изменились глаза, они сияли какой-то неудержимой стальной волей, решимостью, исходили из них светлые лучи победы и уверенности в свои силы.

На перекличку построились на большой поляне, белые сами разобрались согласно выпускам по взводам и отделениям. Мошняков помнил поименно всех и начал перекличку с первого выпуска, напряженно играя желваками по скулам, выкрикивая фамилии.

Перекличка продолжалась долго, живые отвечали за себя и павших, а Егор стоял перед поредевшим строем смотря в родные лица бельцов, и сердце обливалось кровью, может быть, еще объявятся, может быть, еще живы и обошла их смерть…. Но в той кипени огня, что прошел с ними вместе, трудно было остаться целым и невредимым. Бельцы шли в самое пекло, смело глядя в глаза смерти, били врага талантливо и дерзко, но противник был коварен и дьявольски жесток, на него работало полмира, и не всегда удавалось без потерь одолеть Черную силу… Он видел в строю двоих безруких, на каждой груди густо тлели нашивки за ранения, некоторые еще с повязками, убежавшие из госпиталей и из дома, по зову оповещения, облитые прощальными слезами родни.

Всех вместе оказалось 777 войнов. Белый полк. Многие бельцы пропали из поля зрения Лебедева, и их не удалось найти.

Лебедев искал своих питомцев по всей стране, помня все о каждом, как о своем сыне. Он был в эти минуты тоже здесь, ясноглазый крепыш. И только он один знал, чего ему стоило вырваться сюда из-под бдительной опеки бериевской охранки, чего стоило собрать с помощью Солнышкина ребят снова.

Он был в старенькой гражданской одежде, но все знали его в лицо, и у генерала не возникало даже крохи сомнения, при его профессиональной бдительности, что кто- то перевербован и способен выдать его врагам. Он видел перед собой новую русскую гвардию, созданную своими руками, и глаза его тоже блестели в печали по убитым, а грудь наполняла великая радость, что долг перед Богом и Отечеством он исполнил и теперь уже окончательно никого и ничего не боялся, готов был с улыбкой принять любую казнь от бесов, зная наперед, что его Засадный полк готов для битвы в решающий час ее перелома…

Он стоял перед строем с Окаемовым, Солнышкиным, Быковым и ощущал на себе доверительные взгляды высшей человеческой любви от этих закаленных в боях, прошедших огонь и воду сынов своих… и братьев по оружию. Он коротка и ясно сказал свою речь.

Потом говорил Окаемов и в конце своего напутствия и слов благодарности неожиданно отступил шаг назад и легонько толкнул Егора в плечо, промолвив:

— Егор Михеевич, скажи слово.

Егор в эти мгновения вспоминал павших учеников и совсем не собирался говорить, для этого нужен был особый настрой, особые слова, особое дыхание. Все вроде бы и так сказано хорошо и сильно, но шаг вперед сделан, и Быков медленно обвел строй взглядом. И он помнил каждого по схваткам, знал привычки и умение в борьбе, он словно прикоснулся в эти секунды к ним руками, задышал одной грудью, забилось сердце в одном ритме со всеми. И он почуял, как непроизвольно, от волнения или по иной, высшей причине, входит в состояние ману, и молитва Стос молнией озарила сознание и вознеслась в небо… И словно оттуда полились слова… Он начал говорить распевно, яростно и громко, словно отвечая на чьи-то глумливые и мерзкие вопросы… и он отвечал этому незримому, циничному врагу, как бы повторяя сначала его вопрос:

За что солдаты проливали кровь?!

Не лгите! Что их гнали, как баранов…

Они все умирали За любовь.

За верность получали свои раны!

За что солдаты проливали кровь?!

На танки шли бесстрашные, как Боги.

Солдаты русские сражались за любовь

К Отчизне и родимому порогу…

Пусть недруги от страха верещат,

Опять пугают силою и злобой,

Солдата русского ничем не застращать!

Он землю любит, любит Мать и Бога…

За что солдаты проливали кровь?!

Захватчики — за барахло и деньги.

А наши воевали за любовь

К жене и ждущим их из боя детям…

За что солдаты проливали кровь?!

За поцелуй и первое свиданье,

За отчий дом и русскую любовь,

За Землю Русскую и Божье Мирозданье!

Накал его голоса был так силен, такую энергию вложил он в свои слова, что полк всколыхнулся, когда он смолк. Егор сделал шаг назад, и начал говорить Мошняков, а Окаемов склонился к Егору и тихо спросил:

— Чьи стихи?

- Сам не знаю, я словно услышал едкий вопрос из будущего и, как умел, ответил на него…

— Значит, твои? Ну, брат… обязательно записывай… А вот и вестник твой прибыл, Егор Михеевич… очень любопытно… глас наш и клятва услышаны…

Егор обернулся и замер. По сухой валежине, упавшей на поляну, расхаживал чудной красоты бело-серебристый голубь, воркуя и надувая перышки на горле. Мошняков закончил говорить и приказал разойтись, но все бельцы тоже взирали на диковинную для леса птицу и заворожено следили за ней.