Читать книгу "Распад - Брюс Стерлинг"

События не застигли Президента врасплох. Он не терял даром времени: ни дня, ни часа, ни даже пикосекунды. Он взял под свой личный контроль аэропорты внутренних линий, и на следующее утро во всех голландских аэропортах высадились американские войска. Вежливое и сдержанное голландское население встречало солдат-янки, оглушенных перелетом и выбитых из суточного ритма, размахивая самодельными американскими флагами. Президент провозгласил, что война окончена, — провести это решение через послушный Конгресс было нетрудно, — и возвестил приход новой американской эры, получившей официальное наименование Возвращение к Норме.

Затем, наподобие фокусника-шпагоглотателя, Президент приступил к бескровному преобразованию американских политических институтов.

Изданный им Манифест о Норме был довольно странным документом из двадцати восьми пунктов. Он похитил столько формулировок у бесчисленных политических партий расколотой Америки, что они онемели от изумления. Изложенная там Национальная программа действий почти ничем не напоминала платформу его собственной партии и ничуть не походила на те положения, которые могло бы поддержать основное ядро его избирателей из левого традиционного блока. В президентском истолковании Норма несла в себе что-то, близкое каждому.

Доллар предлагалось решительно девальвировать и снова ввести во всеобщее денежное обращение. Провозглашалась всеобщая амнистия для всех условно осужденных за преступления, имевшие хотя бы отдаленное отношение к политике. Новая налоговая система должна была выкачивать деньги из супербогачей и всей тяжестью обрушиться на производство, связанное с выбросами углекислого газа. Брошенные и неиспользуемые здания предлагалось одним махом национализировать, с последующей передачей всем желающим хозяйничать в них. Опустевшие городские центры и города-призраки, — а таких было множество, особенно на Западе, — следовало снести до основания и засадить территорию быстро растущими деревьями. Заставы на дорогах отныне рассматривались как акт пиратства и должны были караться без пощады летучими отрядами РУГО, и поскольку эти отряды целиком состояли из самых беззастенчивых бывших грабителей, то считалось, что они сумеют положить конец этой практике.

Была предложена конституционная поправка по созданию новой, четвертой ветви власти для американских граждан, чьим основным местопребыванием были виртуальные сети. Восемьсот семь федеральных полицейских служб Америки предполагалось свести к четырем. Был разработан всеобъемлющий план реформы блистательной и победоносной американской армии.

Был предложен и новый план реформы национального здравоохранения, основанный почти целиком на более или менее разумной канадской модели. Реально воплощать в жизнь его, однако, не собирались. Он был задуман как отвлекающий маневр для оппозиции, чтобы она могла утешиться, потопив хотя бы одно из президентских начинаний.

Президентская революция не вызвала никакого сопротивления — и менее всего в штате Луизиана. Осознав ураганную мощь нового поворота событий, Зеленый Хью подчинился обстоятельствам.

Хью сложил с себя полномочия губернатора. Он попросил у народа прощения и проливал горючие слезы перед камерой, выражая глубокое раскаяние в прежних злоупотреблениях и обещая с иголочки новую, стопроцентную, согласованную с федеральным руководством политику сотрудничества с Нормой. Его вице-губернатор тоже подал в отставку, но об этом никто не жалел, поскольку он всегда был самой бесцветной из всех пешек Хью.

С подачи Хью Сенат штата быстро утвердил в должности нового губернатора. Это была эффектная молодая чернокожая женщина из Нового Орлеана, бывшая королева красоты, отличавшаяся такой поразительной и неуместной (по крайней мере, для главы исполнительной власти штата) красотой и грацией, что камеры всего мира просто не могли оторвать от нее линз.

Первым шагом нового губернатора как главы исполнительной власти было прощение всех членов прежнего правительства штата, и в первую очередь Зеленого Хью. Его вторым шагом стала легализация отношений с Регуляторами в штате Луизиана — формальных и неформальных. Регуляторы отныне становились законопослушными членами местных органов РУГО, организованных точно по образцу федеральной службы, которую мудрый Президент в своем беспредельном милосердии создал для американской республики. Кроме того, было сказано, что некоторые гаитянские гости штата Луизиана все еще удерживаются в плену федеральными властями, и новый губернатор, будучи сама гаитянского происхождения, просила, чтобы им было оказано снисхождение.

Предприимчивая журналистская команда — очевидно, предупрежденная частным образом — сумела найти и опросить некоторых граждан Гаити, коротавших время в своем федеральном медицинском загоне.

Гаитяне, вырванные из своих домов и обшариваемые медиками сверху донизу, естественно, выразили самое страстное желание вернуться в свой заболоченный поселок. Их жалобные мольбы звучали чрезвычайно поэтично, даже в переводе. Но в конце концов, это были всего-навсего гаитяне, так что никто не чувствовал особой нужды обращать внимание на их желания. Они остались в своей каталажке для нелегальных иммигрантов, а президент стал выжидать провала очередной креатуры экс-губернатора.

О Бунском национальном коллаборатории и о его одержимых преобразователях Президент не сказал ни слова и не предпринял ровным счетом ничего. Видимо, у него имелось много других забот, более важных и интересных, — а этот Президент был вполне в состоянии присмотреть за тем, чтобы его интересы были четко обозначены и предложены всеобщему вниманию.

Когда война закончилась таким неожиданным и потрясающим образом, массовое паломничество в Буну сначала сбавило темпы, а затем даже поменяло направление. Люди увидели достаточно. До многих из тех, кто приезжал в Буну поглазеть, или создать себе репутацию всезнайки, или в погоне за модой, — даже до самых легкомысленных из них, — наконец стало доходить, что это столь романтичное, некоммерческое, интеллектуальное и диссидентское «тепличное» общество просто не всем подходит. Жить здесь означало неустанно трудиться. То, что денег не хватало, отнюдь не значило, что не хватало работы, — как раз наоборот.. Застой в науке и повальные неудачи в экономике требовали работы с полной отдачей, непрерывных самоотверженных усилий, при том что многое неизбежно растрачивалось даром: на эксперименты, которые проваливались, на пути, которые вели в тупик, на интеллектуальные соблазны, которые оказывались обманчивыми болотными огоньками.

Под куполом, украшенным трепещущими партийными вымпелами, Буна готовилась по-настоящему заняться наукой. Той наукой, которой люди были снова захвачены с небывалой силой, ибо для них она была искусством для искусства, наукой во славу себя самой. Эта наука была занятием, избранным ничтожным меньшинством населения, для которого удовлетворение интеллектуальных запросов стало единственным смыслом существования. Но жарким воздухом революционного пыла веяло из их замкнутого мирка, и по сравнению с ним холодный воздух реальности казался резким и неприятным.

Работа в Комитете, еще раз сменившем название — теперь он назывался Комитетом Нормы, — по самой своей природе не могла быть столь же волнующей, как чрезвычайная ситуация и война. Сама работа всегда была изматывающей, но заседания иногда бывали на редкость скучными.