Читать книгу "Большая книга ужасов. Прогулка в мир тьмы - Светлана Ольшевская"

Разве что по выходным иногда собирались – то у Ники, то у Лильки или Егора, в общем, у кого родителей дома нет, у того и тусовались.

– Ну что, Тань, этот твой, как там его, Славик, не давал о себе знать? – спросила однажды Лилька примерно через месяц после тех событий, когда мы всей компанией слушали музыку у нее дома.

– Нет, – спокойно ответила я. – Никаких известий.

– И о его семье ничего не известно?

– Ничего. И вряд ли уже объявятся. В их доме теперь живут другие люди.

– Откуда ты знаешь, что не объявятся?

– Так мне кажется, – пожала плечами я.

На том разговор и завершился, потому что Колька поставил новый диск на всю громкость. Больше мы об этом не заговаривали.

А ведь я соврала Лильке. Вскоре после этих жутких событий от Славика пришло письмо. Одно-единственное, больше не будет. Оно было без обратного адреса, с неразборчивым штемпелем – похоже, его бросили в ящик на каком-то полустанке.

«Милая Таня!

Нехорошо, конечно, было с моей стороны уйти, не попрощавшись, особенно учитывая, что расставались мы навсегда. Просто… я виноват перед тобой. Прости, если сможешь. Если для тебя все обойдется благополучно, в чем я не уверен. Но поверь, я ничем не мог тебе помочь, даже рассказать не имел права. Как оказалось, меня самого подставили, а в итоге вина лежит на мне.

Я с детства слышал, что территория заброшенного садика – место нехорошее. Но, как и все мальчишки моих лет, пренебрегал этими «бабкиными сказками». Тем более что никто не удосужился уточнить, чем именно оно нехорошее – врали, что там нашли какую-то опасную инфекцию, из-за которой садик и закрыли… И лишь недавно меня ввели в курс дела – когда моя мама ненароком узнала, что мы там тусуемся. Вот тогда она и рассказала мне такие вещи, что у меня волосы встали дыбом. Мама сообщила мне, что наша семья – одна из восьми семей, входящих в клан. Нашему роду, сказала она, принадлежит огромное сокровище, закопанное под тем самым зданием. Но взять его непросто – для этого нужно умилостивить хранителя, который раз в году является там в облике маленького мальчика.

Раз в году одна из семей должна привести к зданию жертву. Семьи делают это по очереди, а где они возьмут жертву, как ее к дому приманят, куда потом труп денут – их проблемы. В этом году, сказали мне, была как раз наша очередь. Причем надо было предоставить не просто какую попало жертву, а обязательно девушку, юную и здоровую. Еще мама сказала, что когда-то кто-то из нашей семьи провинился перед кланом. Да что говорить – провинился дедушка, милиционер, который хотел вывести все семейство на чистую воду, да проболтался раньше времени, и – увы, судьба его была незавидна. Документы он тогда спрятал в доме, и их не нашли – ни представители закона, ни представители клана. Нашли их мама с сестрой много лет спустя и хранили у себя. Они хотели забрать их с собой, упаковали в чемодан, но я подумал… Я подумал, что ты все-таки имеешь право знать, в какой опасной ситуации оказалась. Боюсь, моему рассказу ты можешь не поверить, но в этих документах имеются все доказательства давнего страшного преступления. Потому я, на свой страх и риск, тихонько вытащил у мамы эту папку и спрятал в гостиной.

Я знаю, Таня, что ты – человек чуткий и внимательный. Поэтому, если ты действительно была неравнодушна ко мне, то найдешь эти документы. Они за ежиком. За МОИМ ежиком. Ты понимаешь, о чем я.

Если же нет, значит, бумаги достанутся клану, и он уничтожит улики. Впрочем, мне это уже все равно.

Так вот, о том, что мы собираемся во дворе бывшего садика, маме рассказал не кто-нибудь, а сама Анжела Н., которая сейчас считается главой клана. Она еще похвалила маму, что мы молодцы, умело завлекли в нужное место компанию молодежи, среди которой есть и девушки, но предупредила, что от лишних свидетелей потом нужно будет избавиться, и это придется делать нам. И напоследок намекнула, чтоб без фокусов и чтобы жертва не соскользнула с крючка, иначе мы будем наказаны. Как наш дедушка.

Узнал я тогда и то, что жертва должна знать о хранителе и, по возможности, кому-то рассказать о нем. А также то, что все совершается в черные осенние ночи. Октябрь, ноябрь, как получится. Когда я об этом узнал, было уже поздно. Вы полюбили это место и не желали с ним расставаться, а потому не вняли моему предупреждению. Оставалась слабая надежда на то, что если вы не будете ничего знать о хранителе, то он вам ничего и не сделает. Потому-то я и молчал об этом. Но… вы его увидели, и этого было достаточно. В тот вечер нас всех спасло то, что мы вовремя убежали. Но мама, когда услышала мой рассказ, решила, что после такого вы больше туда не явитесь. Жертва сорвалась, вот как, а значит, нам следует ждать возмездия со стороны клана. Потому-то мы так спешно бежали, и я до сих пор не знаю, куда мы едем.

Потому прошу тебя, Таня, – не ходи туда больше и остальных убеди, если сумеешь. А мне остается только молиться, чтобы ты получила это письмо раньше, чем решишь из любопытства вновь туда прийти. Не ходи вообще в Девятнадцатый поселок, потому что в подчинении хранителя лежит не только дом, но и все бывшее поместье, и были случаи, когда он забирал жизнь жертвы даже не во дворе, а в соседнем доме. Я не знаю, где проходят границы бывшего поместья.

Ты очень дорога мне, Таня. И я верю, зная твое доброе сердце, что ты простишь меня. Но находиться рядом с человеком, которого я хоть поневоле, но предал, мне совесть не позволяет. Если ты на меня разозлишься после этого письма, то помни: я никогда не узнаю, случилась ли с тобой беда или нет, и эта неизвестность будет мне самым страшным наказанием.

Прощай».

Я перечитала письмо несколько раз и с каждым разом все больше утверждалась во мнении – Славик врал мне. Не могло такого быть, чтобы он не знал, куда ведет нас, – все его поведение тогда говорило об обратном. И напрашивался один вывод из двух – либо он нарочно подыскивал жертвы, а потом осознал всю грозящую мне опасность и раскаялся, либо просто сглупил, понадеялся на авось, что все обойдется. Предпочитаю придерживаться второй версии.

Об этом письме я не сказала никому, даже ребятам, даже Нике. А уж Петру и подавно ничего не расскажу.

Незачем им знать.