Читать книгу "Берлин 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на Земле - Фредерик Кемп"

Однако Хрущев лучше чем кто-либо знал, насколько уязвимо его положение. Несмотря на все его усилия по распространению коммунизма в Африке и Азии, только Куба вошла в советский лагерь, и то больше благодаря случаю. Некоторые из числа партийных руководителей не могли простить Хрущеву разоблачение культа Сталина; они увидели в этом не только посягательство на личность, но и на историю и законность власти коммунистов. Чжоу Эньлай в гневе покинул съезд, не дожидаясь его закрытия, после возложения цветов на могилу Сталина.

Теперь Хрущев выглядел более похудевшим и бодрым, чем на протяжении многих месяцев, словно специально готовился к этому событию. «Двадцать второй съезд объявляю открытым, – сказал Хрущев собравшимся, и его слова были переведены на двадцать девять языков. – Предлагаю приступить к работе».

Даже Сталин, будь он жив, позавидовал бы режиссерскому таланту Хрущева. Первые два дня были заняты выступлениями советского лидера, приблизительно по шесть часов каждое. Он с невероятной энергией переходил от одной темы к другой, ярко описывая, как к 1980 году советская экономика превзойдет экономику Соединенных Штатов – увеличение валового национального продукта в пять раз, расширение промышленного производства в шесть раз и каждая семья будет иметь бесплатную квартиру. К 1965 году, заявил он, Советский Союз будет ежегодно производить три пары обуви на человека!

Хрущев возобновил нападки на умершего Сталина и предложил вынести тело Сталина из Мавзолея, где он покоился рядом с Лениным, и перезахоронить у Кремлевской стены, рядом с коммунистами более низкого ранга.

Однако наибольшее внимание делегатов привлекли две бомбы, связанные с Берлином. Одна – образная, другая – реальная.

Хрущев, к разочарованию восточногерманского лидера, сказал, что не будет настаивать на подписании мирного договора до конца года. Он объяснил свое решение тем, что недавние переговоры Громыко с Кеннеди показали, что западные державы «выражают готовность разрешить берлинский вопрос».

Предложив Кеннеди эту морковку, Хрущев стал размахивать ядерной палкой. Он отступил от заранее заготовленного текста речи, говоря об успехах военной науки и промышленности, особенно в области ракетостроения. Он, смеясь, сказал, что американские шпионские суда отслеживают и подтверждают точность советских ракет.

Затем, продолжая импровизировать, все еще шутливым тоном, Хрущев заявил: «Раз уж я оторвался от текста доклада, то хочу сказать, что очень успешно идут у нас испытания и нового ядерного оружия. Скоро мы завершим эти испытания. Очевидно, в конце октября. В заключение, вероятно, взорвем водородную бомбу мощностью в пятьдесят миллионов тонн тротила».

Делегаты встали с мест и встретили его слова бурными аплодисментами. К тому времени никто еще не проводил испытания такого мощного оружия. Репортеры яростно строчили в блокнотах. «Мы говорили, что имеем бомбу в сто миллионов тонн тротила. И это верно. Но взрывать такую бомбу мы не будем, потому что если взорвем ее даже в самых отдаленных местах, то и тогда можем окна у себя выбить. Поэтому мы пока воздержимся и не будем взрывать эту бомбу. Но, взорвав пятидесятимиллионную бомбу, мы тем самым испытаем устройство и для взрыва стомиллионной бомбы».

Делегаты устроили бурную овацию.

Затем советский лидер, атеист, обратил свои слова к Всевышнему: «Однако, как говорили прежде, дай Бог, чтобы эти бомбы нам никогда не пришлось взрывать ни над какой территорией. Это самая большая мечта нашей жизни!»

Вот таким был всемирно известный Хрущев. Он слегка ослабил давление на Кеннеди, заявив, что ультимативный срок для подписания сепаратного мирного договора с ГДР не так уж важен, чтобы тут же огорошить президента известием об испытании водородной бомбы. В последний день работы съезда Советский Союз взорвал самое мощное из созданного к этому времени ядерного оружия. На Западе бомба получила название «царь-бомба». Для сравнения: мощность американских бомб, использованных при бомбежке Хиросимы и Нагасаки, составила около двадцати одной килотонны в тротиловом эквиваленте.

Кеннеди, снова застигнутый врасплох, понял, что должен отреагировать на это заявление.

Белый дом, Вашингтон, округ Колумбия

Среда, 18 октября 1961 года

Во время завтрака в Белом доме для техасских издателей консерватор Е.М. Тед Дили, издатель «Даллас морнинг ньюс», бросил вызов президенту. «Мы можем уничтожить Россию, – заявил он, – и должны дать ясно понять это советскому правительству».

Он извлек из кармана и громко зачитал грозную петицию, состоявшую из пятисот слов. К несчастью для Америки, заявил Дили, обращаясь к Кеннеди, «вы и ваше правительство – кисейные барышни», а нужен «мужчина, который бы верхом на коне руководил народом. А в Техасе и на юго-западе многие считают, что вы катаетесь на трехколесном велосипеде».

Кеннеди, ошарашенный заявлением Хрущева и уставший от недель постоянного давления по Берлину, раздраженно ответил: «Разница между нами, господин Дили, в том, что я, а не вы избран в президенты этой страны. Я, а не вы несу ответственность за жизни ста восьмидесяти миллионов американцев… Болтать о войнах проще, чем их вести. Я не менее твердый человек, чем вы, и я избран в президенты не за мягкие убеждения».

Кеннеди столкнулся с самой трудной проблемой в своей жизни: ему предстояло решить, как вести ядерную войну с Советским Союзом. План, появившийся в результате многонедельных секретных совещаний, был нацелен на полное уничтожение советского ядерного арсенала, чтобы лишить Советский Союз возможности нанести ответный удар. В плане, проработанном до мельчайших деталей, четко указывалось, на какой высоте должны лететь американские бомбардировщики, чтобы избежать обнаружения, и какие цели и с помощью какого ядерного оружия следует подвергнуть бомбардировке.

Ко времени, когда план медленно преодолел бюрократические препоны, удалось обсудить десятки проектов, и уже три недели, как существовала Берлинская стена. 5 сентября пояснительная записка на тридцати трех страницах, озаглавленная «Стратегическое воздушное планирование и Берлин», легла на стол генерала Максвелла Тейлора, военного советника президента. Автор программы Карл Кайзен, один из молодых гениев в администрации Кеннеди, пришел к выводу, что «у нас есть вероятность достигнуть успеха» ценой всего лишь полумиллиона жертв к миллиону жертв со стороны Советов. Однако согласно графикам, приведенным в пояснительной записке, если уцелевшие советские ракеты нанесут удар по Соединенным Штатам, то жертвы будут исчисляться в пределах от пяти до десяти миллионов из-за концентрации населения в таких городах, как Нью-Йорк и Чикаго. «В термоядерной войне, – сухо заметил он, – легко убивать людей».

В течение августа Кайзен, завоевавший авторитет в правительстве благодаря ряду проектов по самым разным вопросам, от международной торговли до факторов, влияющих на стоимость бортовых аварийных систем, работал помощником специального советника по вопросам национальной безопасности Банди. Этот сорокаоднолетний профессор экономики Гарвардского университета служил во время Второй мировой войны в Лондоне в Управлении стратегических служб (УСС), первой объединенной разведывательной службе США [88].