Читать книгу "Валерий Харламов - Максим Макарычев"

Кем бы был Валерий Харламов, доживи он до наших дней? Однажды он сам сказал: «Хочу быть детским тренером. Я им должен, они помогли мне вернуться на лед». Владислав Третьяк в ответ на подобный вопрос заметил: «Работать тренером команды мастеров Валера, скорее всего, не потянул бы. А вот возиться с детишками — вполне возможно. Добрый, открытый человек он был. Дети к таким людям тянутся». В одном из редких интервью и отец хоккеиста, Борис Сергеевич Харламов, предположил, что если бы его сын был жив, то сейчас, скорее всего, работал бы тренером в детской школе.

«Не хочу врать, не знаю, но я чувствовал, что это его последний сезон. Ушли Михайлов, Петров, а он вроде остался, тут новые пришли ребята, которые могли что-то уже сотворить на льду. Да и возраст Валеры сказывался, ему все труднее было играть как раньше, — отвечал на вопрос о том, стал бы 1981 год последним в карьере хоккеиста и чем он собирался заниматься, Михаил Туманов. — Он сам не раз говорил, чем будет заниматься после окончания карьеры. Это тренерская работа с детьми. Хотели, пророчили, что Валерка будет заниматься детской спортивной школой, научит детей. Он любил детей. Это все знали».

Впрочем, приходилось слышать другое мнение от человека, который также близко общался с ним в последние годы. «Валера не собирался на тренерскую работу и хотел играть еще несколько лет», — признался Георгий Хитаров. Об этом же говорил в беседе и Сергей Наильевич Гимаев.

«Со смертью Харламова мир потерял порядочнейшего человека, а наш хоккей лишился личности, которая всегда могла удивить. Ушла ярчайшая звезда, которая светила в нашем хоккее и озаряла его. Он дал надежду многим молодым игрокам, которые в чем-то недорабатывали, а после общения с Валерой, обретя уверенность, становились настоящими звездами. Он общался с ними, показывал финты, и ребята, глядя на Валеру, понимали, в каком направлении им надо работать», — признавался в беседе Владимир Писаревский.

«Он все время шутил, что уедет поднимать хоккей в Испанию. Это его мечта была. Мы ему говорили: “Валера, как же ты уедешь, ты же офицер?” Он улыбался и отвечал: “Я договорюсь, у меня испанские корни, мне хочется погрузиться в эту атмосферу, я хочу быть полезным на родине моей матери”. Он все время мечтал уехать в Испанию», — вспоминал Вячеслав Фетисов.

Когда я пытаюсь представить, кем бы был Валерий Борисович Харламов в свои 65 с лишним лет в нашем времени, полном цинизма, меркантильности и черствости, у меня нет ответа. И нет вариантов. Согласен с Вячеславом Фетисовым: Харламов, с его коммуникабельностью и оптимизмом, конечно, не потерялся бы и сейчас. Но я могу представить другое. Как ему было бы больно и тяжело пропускать через себя «гримасы» ЭТОГО непростого времени. С его харламовской чистой совестью и светлой душой.

Смотрю на грустные глаза его лучшего друга Александра Николаевича Мальцева, любимого болельщиками так же, как и 40 лет назад, вроде бы находящегося при большом деле — советник президента хоккейного клуба «Динамо» как-никак. Понимаю: не то время. Уплыла романтика. Столько негатива, что Мальцев всё чаще молчит. «Всё не так, ребята», — как пел хороший приятель двух друзей-хоккеистов Владимир Семенович Высоцкий.

Сегодня в этом мире потребительства и расчета, мире «мерчандайзеров и гаджетов» мне почему-то особенно трудно представить Валерия Харламова, Владимира Высоцкого, Василия Шукшина, Олега Даля. С их ранимостью, искренностью, болью, романтичностью. Точнее, представить, что они бы жили, любили, рвали душу, чтобы приносить радость и добро людям, могу. Не могу представить одного: насколько больно было бы им видеть и пропускать через свое сердце всё то, что произошло с душами людей в это безжалостное для души время. И это — главный моральный посыл автора читателям этой книги.

Диктатура денег победила диктатуру совести…

Корни этого, на мой взгляд, надо искать в «мутных и пьяных» 1990-х, когда фраза «гордись своей страной» стала почти постыдной. Ее старались не произносить, чтобы не прослыть невеждой и откровенным «ретроградом» в компании молодых «господ-демократов». В те годы, когда в стране высочайшей духовной культуры, где всегда высоко ценились узы товарищества, дружба, взаимовыручка, вместо принципа «отдам последнюю рубаху», базового для героя этой книги, воцарились «постулаты»: «Крутись, как можешь», «Кинь ближнего своего».

Тяжелый урон был нанесен «символу нации» — хоккею. Куда-то вдруг делись присущие советскому хоккею точные пасы, филигранное владение клюшкой, комбинации, терпение, стойкость. Когда все были и в защите, и в атаке. «Младое племя» отечественных хоккеистов, до того побеждавших на крупнейших международных соревнованиях, отправилось за океан. А у тех, кто остался, вдруг пропала мотивация играть за сборную. А ведь раньше, только позови, только кликни «рать» в сборную СССР — и сразу выстроилась бы длиннющая очередь из первоклассных мастеров хоккея с шайбой — на три великолепные команды хватит!

Как-то в начале 2000-х годов Александра Мальцева попросили принять участие в одной из игр на Красной площади вместе с хоккеистами моложе его. Он подумал и ответил: «Я с этой шпаной не играю!» Не потому что был заметно старше их и имел все награды мирового хоккея, а значит, наверное, мог так говорить. Просто ему был противен тот примитивный хоккей, без мысли, с пресловутой заокеанской силовой возней и пробросами, в который стали играть в 1990-е годы в России. Прославленных ветеранов коробило и то, что наши извечные противники, будь то финны или американцы, отошли от индивидуальной игры и стали играть в хоккей коллективный. Тот самый, советский.

Как же резко стала различаться игра двух, казалось бы, близких поколений! В этот хоккейный «провал», который начался сразу после победного чемпионата мира 1993 года и продолжался без малого 15 лет, как будто в бездонную бочку, «улетело» всё то лучшее, что олицетворяло отечественный хоккей. Прежде всего, мотивация — играть за свою родину, за флаг, за товарищей и во имя болельщиков как-то стало не принято.

— Мы играли за родину и были счастливы тем, что нас взяли в сборную. Нас сколько было миллионов человек в СССР? — спрашивал в беседе Александр Гусев.

— Двести шестьдесят.

— Вот. А играло двадцать человек, считай сам. Представляешь, что это такое было? Какая колоссальная ответственность, какое доверие. На тебя смотрит вся страна.

«На нас была огромная ответственность. И, как сейчас ни смешно, мы играли за честь клуба и сборной. Да, у нас были неплохие зарплаты по сравнению с другими профессиями в СССР. Но все равно мы играли в первую очередь за то, чтобы приносить победу своему клубу, а тем более сборной команде. У нас была такая цель. У нас было за честь играть в сборной СССР. Что нас мотивировать? Мы все ждали, кого возьмут, кого не возьмут. В наше время могли собрать не одну, а две-три равноценные сборные, которые могли достойно играть. Много было приличных хоккеистов, но они, к сожалению, не попадали в сборную. В Инсбруке в 76-м году было всего восемнадцать игроков: играли три пятерки и два вратаря. И один запасной», — вспоминал в беседе Юрий Ляпкин, многолетний партнер Харламова по сборной СССР. И потом добавил: «Деньгами больших побед не одержишь».