Читать книгу "Корпорация. Россия и КГБ во времена президента Путина - Владимир Прибыловский"

После смерти Сталина Эйтингон был освобожден от домашнего ареста и с мая 1953 г. восстановлен на работе в должности заместителя начальника 9-го отдела МВД СССР. В конце 1957 г. его вновь арестовали - за преступления, совершенные в годы сталинского режима, - и приговорили к 12 годам тюрьмы. В 1964 г. он был амнистирован, но на службу возвращен не был. Работал старшим редактором в издательстве "Иностранная литература". Умер в 1981 г.

Павел Судоплатов к моменту смерти Сталина имел чин генерал-лейтенанта МГБ, был начальником Бюро № 1 МГБ СССР. После смерти Сталина назначен заместителем начальника 2-го Главного управления Министерства внутренних дел (МВД) - контрразведка. С мая 1953 г. по указанию Берии стал начальником новосформированного 9-го отдела МВД СССР (разведывательно-диверсионный отдел, занимавшийся индивидуальным террором и диверсиями). 31 июля 1953 г., вскоре после ареста Берии, отдел был расформирован, а сам Судоплатов 21 августа арестован.

Судоплатов симулировал помешательство и до 1958 г. находился в психиатрической больнице. В 1958 г. он был приговорен к 15 годам заключения за производство опытов над людьми, похищения и многочисленные убийства. Освобожден в 1968 г., умер в 1996-ом. Посмертно были изданы его мемуары, ставшие для многих руководителей ФСБ настольной книгой.

Иосиф Григулевич происходил из литовских караимов. В начале 30-х годов, будучи гимназистом, связался с комсомольским подпольем, отсидел небольшой срок в польской тюрьме, затем уехал добровольцем в Испанию, где был завербован советской контрразведкой. Из Испании Григулевич перебрался в Латинскую Америку, где продолжал работу в качестве советского агента. После смерти Сталина был отозван в Москву, стал доктором исторических наук, членом-корреспондентом Академии наук СССР, специалистом по Латинской Америке, автором многих книг.

Именно этой группе в конце 1930-х гг. была поручена организация убийства Троцкого. Но что же стало последней каплей, переполнившей терпение Сталина? Почему сразу же после публикации статьи 10 августа 1940 г. советскому агенту Меркадеру, вхожему в окружение Троцкого с марта 1940 г., был дан приказ Троцкого убить?

"Я собираюсь говорить на этот раз на особенно острую тему", - писал Троцкий. "Не принял ли ученик" Ленина Сталин "коекаких мер для ускорения смерти учителя? Лучше чем кто-либо, я понимаю чудовищность такого подозрения. Но, что же делать, если оно вытекает из обстановки, из фактов и особенно из характера Сталина? Ленин с тревогой предупреждал в 1921 г. "Этот повар будет готовить только острые блюда". Оказалось - не только острые, но и отравленные, притом не в переносном, а в буквальном смысле.

Два года тому назад я впервые записал факты, которые были в свое время (1923-1924) известны не более как семи-восьми лицам, да и то лишь отчасти. Из этого числа в живых сейчас остались, кроме меня, только Сталин и [нарком иностранных дел СССР Вячеслав] Молотов. […]

Во время второго заболевания Ленина, видимо, в феврале 1923 г., Сталин на собрании членов Политбюро (Григория Зиновьева, Льва Каменева и автора этих строк) после удаления секретаря сообщил, что Ленин вызвал его неожиданно к себе и потребовал доставить ему яд. […] Помню, насколько необычным, загадочным, не отвечающим обстоятельствам показалось мне лицо Сталина. Просьба, которую он передавал, имела трагический характер; на лице его застыла полуулыбка, точно на маске. Несоответствие между выражением лица и речью приходилось наблюдать у него и прежде. На этот раз оно имело совершенно невыносимый характер. Жуть усиливалась еще тем, что Сталин не высказал по поводу просьбы Ленина никакого мнения, как бы выжидая, что скажут другие. […]

- Не может быть, разумеется, и речи о выполнении этой просьбы! - воскликнул я. - […] Ленин может поправиться.

- Я говорил ему все это, - не без досады возразил Сталин, - но он только отмахивается. Мучается старик. Хочет, говорит, иметь яд при себе… прибегнет к нему, если убедится в безнадежности своего положения. […] Мучается старик, - повторял Сталин, глядя неопределенно мимо нас и не высказываясь по-прежнему ни в ту, ни в другую сторону.

[…] Я задаю себе ныне другой, более далеко идущий вопрос: действительно ли Ленин обращался к Сталину за ядом? Не выдумал ли Сталин целиком эту версию, чтобы подготовить свое алиби? Опасаться проверки с нашей стороны у него не могло быть ни малейших оснований: никто из нас троих не мог расспрашивать больного Ленина, действительно ли он требовал у Сталина яд. […]

У него везде были сообщники, судьба которых была полностью связана с его судьбой. Под рукой был фармацевт Генрих Ягода. Передал ли Сталин Ленину яд, намекнув, что врачи не оставляют надежды на выздоровление, или же прибегнул к более прямым мерам, этого я не знаю. Но я твердо знаю, […] когда я спрашивал врачей в Москве о непосредственных причинах смерти, которой они не ждали, они неопределенно разводили руками. Вскрытие тела, разумеется, было произведено с соблюдением всех необходимых обрядностей: об этом Сталин в качестве генерального секретаря позаботился прежде всего! Но яд врачи не искали, даже если более проницательные допускали возможность самоубийства. Чего-либо другого они, наверное, не подозревали. Во всяком случае, у них не могло быть побуждений слишком уточнять вопрос. Они понимали, что политика стоит над медициной".

Есть свидетельство известного и уважаемого историка, крупнейшего собирателя архивов русской революции, хранящихся сегодня в Гуверовском институте Стенфордского университета, Бориса Николаевского:

"Троцкий […] рассказал один крайне важный эпизод, который, возможно, заставит историков признать Сталина убийцей Ленина […] в более непосредственном значении этого слова, убийцей-отравителем. […] Самый факт обращения Ленина с этой просьбой к Сталину вызывает большие сомнения: в это время Ленин уже относился к Сталину без всякого доверия, и непонятно, как он мог с такой интимной просьбой обратиться именно к нему. Этот факт приобретает особенное значение в свете другого рассказа. Автор этих строк встречался с одной эмигранткой военных лет […]. В Челябинском изоляторе ей пришлось встретиться со стариком-заключенным, который в 1922-1924 гг. работал поваром в Горках, где тогда жил больной Ленин. Этот старик покаялся рассказчице, что в пищу Ленина он подмешивал препараты, ухудшавшие состояние Ленина. Действовал он так по настоянию людей, которых он считал представителями Сталина. […] Если этот рассказ признать достоверным, то заявление Сталина в Политбюро, о котором рассказывает Троцкий, имеет вполне определенный смысл: Сталин создавал себе алиби на тот случай, если б стало известно о работе повара-отравителя".

Еще есть пьяный рассказ Сталина, о котором мы узнаем от третьих лиц. Лидия Шатуновская, приговоренная к двадцати годам "за намерение эмигрировать в Израиль", отсидевшая семь лет в одиночной камере Владимирской тюрьмы и выпущенная вскоре после смерти Сталина (последовавшей 5 марта 1953 г.), встретила своего старого знакомого - партийного критика, журналиста, редактора и функционера Ивана Гронского (1894-1985). В 1932-1933 гг. Гронский был председателем Оргкомитета Союза советских писателей; в 1928-1934 - ответственным редактором "Известий ВЦИК", а в 1932-1937 - главным редактором "Нового мира". Кроме этого, Гронский был чем-то вроде комиссара по делам литературы при Сталине. "Через него Сталин получал информацию обо всем, что происходило в литературе, и через него осуществлялась связь Сталина с писательской средой. […] Гронский, как один из очень немногих близких людей, имел право входить к нему без доклада".