Читать книгу "Хрустальный шар - Станислав Лем"

Разумеется, все планы занятий, графики и распределение часов давно были заброшены в угол. Топольный или до поздней ночи просиживал в своей комнате, исписывая ворох бумаг и сжимая в зубах карандаши, погрызенными остатками которых постепенно заполнялась корзина, или же выскакивал из квартиры в криво застегнутом плаще, чтобы часами бродить по аллеям парка. Во время такой прогулки он иногда присаживался на корточки и обломком сухой веточки чертил схемы на снегу.

Регулярно, раз в несколько дней, он появлялся у кого-нибудь из коллег, чаще у Чвартека, чтобы в форме лекции, читаемой чаще всего между первым и третьим часами ночи, представить результаты своих одиноких размышлений. Приятели, конечно, не покидали его в беде. Они усердно принимались за дело и в пух и прах разбивали каждую новую идею. Особенно преуспевал в этом логически мыслящий эрудит Чвартек, который с достойным уважения терпением повторял ему, что синтез стеллара невозможен.

– Почему? – спрашивал Топольный, который сотни, если не тысячи, раз сам задавал себе этот вопрос.

– Почему? Но ведь задумайся. Если у тебя есть два атомных ядра и ты хочешь их соединить, ты должен силой вбить одно ядро в другое и, предположим, подержать их соединенными одну тысячетриллионную долю секунды, не так ли?

– Да.

– Отлично. Теперь, почему одно ядро должно пребывать в другом по меньшей мере именно одну тысячетриллионную часть секунды?

– Ну, потому что должен наступить обмен ядерными силами между частицами, – отвечал Топольный.

– Очень хорошо, но почему этот обмен не происходит тотчас же, а продолжается какое-то время?

– Поскольку ядерные силы не действуют моментально на расстоянии, а распространяются с конечной скоростью, равной скорости света, так же как электрическое поле или гравитационное…

– Ну, значит, ты сам все видишь. Обмен силами начинается там, где одно ядро проникает в другое, и распространяется, как круги на воде от брошенного камня. Ядро синтета имеет радиус около 10–12 см, и чтобы накрыть это пространство, надо совершить действие со скоростью света, а это именно одна тысячетриллионная доля секунды. За это время медленный карбион вообще не достигнет ядра, а быстрый прострелит его навылет в течение одной квадриллионной, не правда ли?

– Ну да.

– И, следовательно, я доказал тебе, что синтез стеллара невозможен. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи, – говорил Топольный, вставая.

Затем он выходил с опущенными плечами, но уже по дороге домой у него возникала новая идея на предмет того, как перехитрить природу.

Такое положение дел сохранялось до февраля. Единственным достойным внимания в поведении Топольного в это время было то, что со своими идеями он никогда не приходил к Селло, а профессор при встречах, они происходили ежедневно, ни о чем его не спрашивал.

Наступил март, а с ним пришли большие снега, которые превратили окрестности университетского городка в пейзаж с белыми холмами. Одним особенно морозным вечером кто-то позвонил в квартиру Чвартека, расположенную в домике тут же, за парком института. Хозяин в халате, накинутом на пижаму, открыл дверь. Поздним гостем был Топольный, дрожавший от холода. Переступив порог комнаты, он зашелся кашлем. Чвартек без слов пошел на кухню и через минуту вернулся с горячим чайником, сахарницей, хлебом и маслом. Он нашел в шкафу бутылку рома, с аптекарской тщательностью отмерил рюмку, влил в чай и придвинул горячий напиток Топольному, который с бессмысленным выражением лица апатично уставился в стол. Чвартек опять засуетился, достал откуда-то аспирин, приказал Топольному принять две таблетки и запить их чаем. Затем уселся напротив и стал изучающе его рассматривать. В конце концов спокойно заговорил:

– Ты сегодня рано. У тебя есть новости?

Топольный не ответил, даже не кивнул, только его ладонь, кончиками пальцев опирающаяся на край стола, как-то сама собой упала вниз. Этот короткий жест сказал Чвартеку больше, чем обширные рассуждения.

Опять воцарилось молчание. Топольный пил чай и согревался, на щеках у него выступил румянец.

– Знаешь что, – неожиданно сказал Чвартек, – все это давно перестало мне нравиться. Ты с упорством работаешь, этого нельзя отрицать, но ты ведь тратишь силы зря, дружище!

Топольный ничего не ответил.

– Иногда надо быть неуступчивым, – тянул Чвартек, – но сейчас? Что бы ты сказал о человеке, который посвящает жизнь созданию вечного двигателя?

Топольный резче, чем было надо, отставил стакан.

– Синтез стеллара – это не построение вечного двигателя, – сказал он и раскашлялся.

Чвартек подождал минуту и сказал:

– Но подумай. Этот синтез должен идти путем «карбион плюс синтет». Этого не избежишь. Карбион, который навылет пробивает ядро, тоже пальцем не придержишь. Я говорю с тобой как с братом: брось это. Оставь это дело. Есть масса интересных проблем на свете.

Топольный хотел было ответить, но Чвартек быстро сказал:

– Не говори ничего. Я не буду сейчас с тобой болтать. Ты падаешь с ног. Иди домой, ложись и выспись. Если захочешь, завтра поговорим об этом еще, хотя, Бог мне свидетель, я не знаю, о чем тут еще можно говорить: идея была непроходная с самого начала. Ты знаешь, что я тебя люблю и не хочу тебя обижать, но если бы ты мог учесть объективный взгляд со стороны, сам признал бы, что это смешно: двадцати с чем-то летний ассистент против самых выдающихся американских физиков. Ну иди уже, иди. Подожди, дам тебе снотворное. Возьми.

В прихожей Топольный с такой стремительностью натянул рукав плаща, что послышался звук раздираемой подкладки. Он буркнул что-то под нос, хлопнул за собой дверью и пошел домой. Он жил всего лишь в двухстах шагах от Чвартека. Когда снял у себя плащ, то увидел торчавшие из рукава длинные куски подкладки, поэтому уселся около лампы и начал терпеливо штопать разорванное. Ему было вовсе не важно, целый ли у него плащ, но он подумал, что шитье будет неплохим способом успокоения нервов. Закончив шить, он некоторое время рассматривал свою работу, после чего тяжело вздохнул и засел за тетрадь с формулами, но уже через десять минут это занятие ему надоело. Тетрадь полетела на пол, а Топольный за несколько секунд разделся и прыгнул в кровать.

Только теперь он почувствовал, как сильно устал. Он не мог заснуть. В голове, когда он прикрывал глаза, начинали кружить квадрипольные моменты, активные сечения поглощения, спины, волновые функции и мезонные поля. Он ворочался с боку на бок, в конце концов зажег лампу возле кровати и взял с полки первую книгу, какая подвернулась. Это были «Элементы теории относительности» Вейля. Он читал невнимательно и время от времени ловил себя на том, что размышляет, слепо уставившись в какое-то место текста. «Чвартек был прав. Разве не было маньяков, которые с упорством, равным моему, да и многократно превышающим его, пытались строить какие-то вечно двигающиеся махины, тратя зря целую жизнь? Где показатель ценности усилий, где уверенность, что решение вообще существует?»