Читать книгу "Летящая на пламя - Лаура Кинсейл"

У Шеридана не было ключа, да он и не собирался заходить внутрь. Он обошел вокруг особняка, прислушиваясь к звуку собственных шагов, громко раздававшихся в тишине, и остановился у витражного окна маленького кабинета на первом этаже. Он разглядел увядшую фуксию, стоявшую на подоконнике, — цветок, который когда-то принесла ему Олимпия.

Порыв ветра донес до Шеридана запах дыма. Он поежился, плотнее укутываясь в плащ и чувствуя, как промозглая сырость пробирает его до костей. Ему невольно вспомнился остров: дым горящего в очаге торфа и пронизывающий холод. Шеридан закрыл глаза и представил себе шум прибоя, завывание ветра, пригибающего сухостой, и тело Олимпии, теплое и зовущее, ее невинность и страсть, сулящие ему долгожданный покой.

Шеридан вступил на газон, и мягкая трава заглушила звук его шагов. Дом, окутанный туманом, стоял, словно огромный сфинкс, в его комнатах таились нелепые фантазии старика Дрейка и его бессмысленные изобретения. Шеридан медленно кружил по лужайке, размышляя над тем, что ему теперь делать. Но его мысли путались, в памяти невольно возникали картины прошлого. Он остановился, прислонясь к стене дома, у его ног была примята трава, кто-то протоптал здесь узкую тропку. Шеридан равнодушно смотрел на петляющую ленту дорожки.

Запах горящего торфа стал сильнее. Шеридан нахмурился, взглянув на струйку дыма, тянущуюся из-за угла дома. Наконец он решительно направился по мокрой от дождя тропинке, которую совсем недавно кто-то проложил в траве. Она привела его на задний двор, к крылу дома, где жили обычно слуги. Оно располагалось между двумя выступами особняка, увенчанного башенками.

Белые струйки дыма поднимались из дальнего угла двора. Подойдя ближе, Шеридан увидел небольшой лагерь, разбитый под навесом крыши, где было сухо. Рядом с костром на охапке тростника лежали разделанные зуйки. Здесь же были разложены на просушку куски нарезанного торфа и кипа вылинявших одеял. Вглядевшись, Шеридан заметил, что в них закутан спящий человек. И хотя он закрылся с головой, из-под влажного шерстяного одеяла виднелась прядь рыжевато-золотистых волос. Тихо ступая по траве, заглушавшей его шаги, Шеридан проник под навес и остановился рядом с Олимпией, прислонившись спиной к стене. Не сводя с нее глаз, он медленно опустился на колени. Так он долго стоял рядом со спящей девушкой, не произнося ни слова и не дотрагиваясь до нее. Его взор заволокла пелена слез, к горлу подкатил ком, и Шеридану стало трудно дышать. Он испытывал сейчас сильную душевную муку и ярость.

Что она здесь делала? Кто довел ее до такого состояния? Как будто о ней некому было позаботиться… Как будто она была не человеком, а так, бездомной собачонкой.

Шеридан сжал кулаки и низко опустил голову. Вот оно, то, чего он больше всего боялся. Его обуревали ярость, любовь и отчаяние, и он не мог воздвигнуть преграду на пути этого бушующего потока захлестнувших его чувств.

Шеридан долго сидел, глядя на курящийся дымок костра. Олимпия прекрасно сложила его, и огонь будет гореть всю ночь, несмотря на туман и мелкий моросящий дождик.

Проснувшись, Олимпия почувствовала, что ее ноги окоченели от холода. Она лежала, зарывшись лицом во влажное, пропахшее дымом шерстяное одеяло. Медленно и осторожно она разжала сначала пальцы рук, а затем вытянула поджатые в коленях ноги. Олимпия давно уже заметила, что если концентрировать свое внимание на таких простых вещах, как движение собственного тела, то это позволяет не думать ни о чем другом. Но только надо очень тщательно подходить к этому делу и усилием воли не допускать в сознание никаких воспоминаний и ассоциаций.

Наконец Олимпия выглянула из-под одеял на белый свет, а затем, откинув их, села. Ее волосы золотистой волной рассыпались по спине. Девушка понимала, что подобный образ жизни выглядит со стороны довольно странным, но она не знала, как ей быть. Британский консул в Неаполе не пожелал встречаться с ней; его помощники, пришедшие, казалось, в замешательство при ее появлении, посоветовали ей вернуться в Лондон и там навести все необходимые справки. Покидая консульство, Олимпия корила себя за самоуверенность и дерзость. С чего она взяла, что британские дипломаты захотят помочь ей? Она продала свои последние драгоценности, чтобы оплатить дорогу. Но когда Олимпия добралась до Лондона, ее поразили и испугали оживленное движение и толпы народа на улицах города. Ей вдруг стало так одиноко, что она сразу же взяла билет на почтовый дилижанс до Норфолка, а оттуда отправилась в Уисбич.

Оказавшись в хорошо знакомом безлюдном краю болот, Олимпия несколько успокоилась. Но она не решилась навестить Фиша или дом, где прошли ее детские и юношеские годы. Она понимала, что ей лучше сейчас побыть одной, ни о чем не думая, ни с кем не разговаривая, ничего не планируя. Просто существуя на свете.

Она обитала в тени усадьбы Хазерлей, скрываясь от людей и выходя на болота только рано поутру и в вечерних сумерках. Олимпия тщательно избегала появляться на тех дорогах и тропах, по которым ходили Фиш и другие промысловики. Она не боялась их, а просто не хотела встречаться и отвечать на вопросы.

Олимпия села по-турецки и потянулась за кусками нарезанного торфа, чтобы подбросить их в огонь. Только тут, полуобернувшись, она увидела за своей спиной чей-то грязный сапог. Олимпия вскрикнула и отпрянула.

Сначала она решила, что это галлюцинация. В сумерках ее иногда посещали странные, полузабытые видения, яркие образы прошлого, которые она гнала прочь от себя. Но это видение не исчезало. У стены сидел Шеридан, положив руки на колени и глядя на нее.

— Почему ты так живешь? — спросил он хрипловатым голосом.

Судя по выражению его лица, в этот момент он испытывал злость и досаду. Его вопрос и тон, каким он был задан, смутили Олимпию. Она потупила взор.

— Почему ты так живешь, принцесса? — У него перехватило горло, и он протянул к Олимпии руку, намереваясь погладить ее.

— Я не принцесса, — быстро сказала она, отстраняясь.

Схватив кочергу, она сделала вид, что собирается помешать угли в костре, но на самом деле ей хотелось убежать отсюда. Олимпия не желала, чтобы до нее дотрагивались.

Шеридан заметил ее реакцию и испуганное выражение глаз. Он откинул голову, прислонившись затылком к каменной стене, взор его снова затуманился, а сердце больно сжалось в груди.

— Где Джулия? — спросил он и не узнал собственный голос — таким он был сдавленным и хриплым.

Олимпия взглянула на него диковатым взглядом, заморгала и отвела глаза в сторону, как будто испугалась, услышав чей-то зов из темноты. Наконец она снова посмотрела на Шеридана и, слегка нахмурившись, сказала:

— Я не знаю.

— А что думает это проклятое правительство? Они знают, где ты?

Олимпия закусила губу.

— Почему они должны беспокоиться обо мне? — Она нервно сжала руки, лежавшие на коленях. — Неужели ты думаешь, что они станут меня разыскивать?

Шеридан вспомнил о нынешнем международном положении, о заключаемых договорах и стабильных связях между новой республикой Ориенс и британскими дипломатами. Чувствуя отвращение и стыд за черствость и безжалостность политиков своей страны, он сказал: