Читать книгу "Толмач - Михаил Гиголашвили"

– Ко мне? – Она смотрит то на номерок, то на меня. – Входите, только тихо, тут спят. Давайте сюда ваши бумаги!

Она выхватывает у меня из рук «дело» и идет в кабинет, я – следом.

– Садитесь сюда, – указывает она на стул возле громадного стола, а сама, неожиданно по-спортивному перелетев через стол, приземляется напротив в старинном инквизиторском кресле.

Полутьма. Кабинет неожиданно велик и высок, с готическими мутными окнами и стенной кафельной печью. Два шкафа резного дерева. Второй овальный столик с книгами, бумагами и огромным потемневшим глобусом. Из-за ширмы виден допотопный рукомойник. Справа – несколько раскладушек. На них лежат, укрытые с головами, скрюченные небольшие тела под сиротскими серыми одеялами.

Фрау Мизера просматривает «дело». Ее современный костюм как-то не вяжется с этим угрюмым помещением из пыточных сказок братьев Гримм. Волосы – блестящие, до плеч, ярко-рыжие. Таких называют «красноволосыми». Губы – пухлым кружочком. Оторвавшись от папки и пару раз втянув воздух изящным носиком, она неодобрительно качает головкой:

– Стыдно приходить на интервью в таком виде!.. Вы что, в мусорной куче валялись?..

Я начинаю смущенно что-то плести про побег, грузовик и бидончик, но фрау Мизера кивает на ширму:

– Идите, примите душ, приведите себя в порядок! Так невозможно работать! Идите!

Удивляясь этому сервису, я вытаскиваю из карманов кожанки на стол бумаги, обломок рога, неуверенно следую за ширму. Там стоит кушетка. А то, что я издали принимал за рукомойник, оказалось дверью в ванную с вполне обычным душем, туалетом и даже теплым полотенцем.

Бросив одежду возле раковины, влезаю под душ, сделанный из огородной лейки, и задвигаю занавеску из грубой клеенки. Сильная струя бьет из душа. Паром заволакивает все кругом. Я с наслаждением смываю грязь и пот.

Вдруг слышу из-за клеенки какой-то звук. Украдкой выглядываю. И сквозь волны пара мне чудится, что фрау Мизера стоит на коленях возле раковины и, по-собачьи пригнувшись, с жадностью нюхает ворох моей грязной одежды. Я уже внаглую выглядываю из-за клеенки… Нет, это не белая блузка фрау Мизеры – это белая индюшка задумчиво стоит возле одежды и косо-неподвижно поглядывает на меня неодобрительным холодным зраком!..

«Альбиносов еще не хватало!» – машу я на нее рукой:

– Кыш! Брысь!

Нелепая птица переминается на уродливых лапах, поворачивая голову набок, издает какое-то бульканье, потом неторопливо уходит, переваливаясь, тряся бородкой и возмущенно взбалтывая: «бла-бла-бла… бла-бла-бла…».

Прогнав противную птицу, я быстро заканчиваю купание. Неприятно влезать в грязную одежду, но что делать?.. Как будто отвечая на мои мысли, фрау Мизера кричит из кабинета:

– Там, на полке, чистое белье!.. Можете надеть!..

«Ничего себе сервис – беженцев купать и переодевать…» – думаю я, вылезая из-за занавески. Нахожу серую арестантскую шерстяную фуфайку. Натягиваю на голое тело странные, обтягивающие холодные лосины с ремнем и глупым гульфиком вместо ширинки. Сверху напяливаю свою кожанку.

В кабинете фрау Мизера, уложив на стол миниатюрные ножки в каблучках, ест яблоко. Обломок рога лежит перед ней.

– С легким паром! Садитесь! – она огрызком приказывает сесть на стул, где я уже прежде сидел.

Делать нечего. Я с опаской сажусь, осматриваясь в поисках белой индюшки. Но все тихо, никакого движения, только тикают напольные массивные часы с маятником в виде рыцарского меча да сквозь пол, с первого этажа, слышны стуки и крики. Фрау Мизера выбрасывает огрызок в корзинку. Облизывая пальцы, она нехотя снимает ноги со стола и опять берется за бумаги.

– Итак, мне все ясно, – говорит она. – Что можете еще добавить?

– Помилуйте, фрау Мизера, что вам ясно?.. Я же еще ничего не сказал?.. Не говорил?.. – удивляюсь я.

– А вам и не надо говорить, тут все написано, – она стучит ноготком по папке. – Вы – наш бывший толмач, который просит убежище. Так?.. Вот видите, нам все известно. Нужен, кстати, для нашей беседы переводчик?.. Вы меня хорошо понимаете?.. Мы ведь хорошо понимаем друг друга?.. А? – Она вдруг шало подмигивает мне.

– Как вас можно не понимать – вы говорите на таком красивом немецком языке, что сам Гёте мог бы позавидовать. Всем известно, что у жителей Нидерзаксен[75]– самая образцовая и красивая немецкая речь, – льстиво шепчу я, ласково заглядывая ей в глаза.

Она усмехается:

– Насчет Гёте не знаю, но мы действительно тут, в Гарце, говорим на самом чистом и высоком немецком языке. Это так. – Она раздвигает пальцами прядки, шевелит губками надувной куклы. – Ладно, к делу… Все ваши данные нам известны, так что лирическую часть можно опустить. Только по существу.

– А вы будете записывать на диктофон? Или как?.. – оглядываюсь я.

– Нет, у меня свой метод, – она указывает на аппарат под чехлом, резко стягивает холстину, берется за рычажок и отстукивает азбукой Морзе несколько тактов. – Видите, очень удобно. Прошу сообщить ваш последний адрес, по которому вы жили! – приказывает она.

Я начинаю припоминать.

– Москва, Ленинский проспект, 9, корпус 6, кв. 3, – наконец сообщаю я, научившись у беженцев оперировать тройками, шестерками и девятками, чтоб легче врать.

Она роется в справочнике, смеется:

– Да? Правда? Значит, вы прямо в Федеральной службе по финансовым рынкам жили? Как хорошо! Впрочем, неважно. Вы были там прописаны официально, через полицию?

– Нет, там квартира моего друга. Сам он живет на даче, а я у него в квартире прятался.

– Ясно! Это нам хорошо известно, что все русские живут не там, где прописаны, а прописаны не там, где живут. Менталитет такой анархический, ничего не попишешь! – встряхивает она головкой и отстукивает рычажком. – Сколько времени вы там находились?

– Около трех месяцев.

Фрау Мизера берет папиросу из портсигара и пододвигает его ко мне:

– Кури те!

– Спасибо, не курю, – деликатно отвечаю я.

– И правильно делаете. А я вот курю. И пью. И с мужчинами встречаюсь. И с женщинами. Почему нет? – Она весело смотрит на меня.

– Конечно, почему нет? – соглашаюсь я. – Вот выпить бы я выпил.

– Да?.. Ну, тогда за вашей спиной, в шкафу. Обслужите даму.

Я открываю шкаф. На полке полно склянок старинного вида. В задних банках мне мерещатся заспиртованные органы.

– С длинным горлышком, справа, – помогает фрау Мизера.

Снимаю с полки архаичную бутылку, осторожно отвинчиваю странную четырехугольную пробку с цифрой «1678», нюхаю. Запах деревенской водки, хоть и отдает тиной.

– Стаканчики там же! – говорит сзади голос фрау Мизеры.