Читать книгу "Марк Шагал - Джекки Вульшлегер"

Вирджиния, чувствуя, что ею пренебрегают и что ее присутствие воспринимается как само собой разумеющееся, тщетно пыталась писать, усаживаясь за свой стол после того, как Шагал ложился спать. Он настаивал, чтобы она писала не в студии, а в их спальне – как делала Белла. Он выражал свое недовольство во время совместных обедов с детьми, тогда Вирджиния стала на подносе приносить ему еду в студию. Шагал часто вызывал Иду, которая требовала от Вирджинии объяснений: «Теперь Ида находилась там почти все время и вела себя как наблюдатель, а иногда и вмешивалась». Иногда приезжал и новый бойфренд Иды, швейцарский искусствовед и куратор выставок Франц Мейер. Ида и Франц встретились на выставке Шагала в Швейцарии в конце 1950 года. Шагал сильно разволновался, когда они объявили о помолвке. Он увидел в трезвом, интеллигентном Франце идеального зятя, который смог бы несколько успокоить Иду. Франц происходил из богатой швейцарской семьи коллекционеров искусства, учился в Париже и был знаменитым искусствоведом. Брак Иды можно было рассматривать как повторение ситуации с браком ее бабушки Алты, которая, будучи богатой и активно участвовавшей в светской жизни, соединилась со склонным к уединению и чрезвычайно эрудированным Шмулем-Неухом Розенфельдом. Шагала радовали долгие серьезные немецкие обсуждения истории искусств с Мейером. Так случилось, что даже тема диссертации Мейера – большое окно с розеткой собора в Реймсе – была созвучна интересам Шагала. Вирджиния иногда про себя задумывалась, как живая, любящая жизненные блага Ида собирается быть счастливой с таким сухим, серьезным, неопытным человеком, к тому же более молодым, чем она. Но она надеялась, что Мейер отвлечет Иду от Шагала, хотя вышло по-другому. Мейер вскоре начал работать над изучением графических работ Шагала, затем написал монографию, которую опубликовал в 1961 году в Германии, а в 1964 году – в Англии. Исследование создавалось в 50-е годы при посредничестве Иды, но Мейер добился и полного взаимопонимания с самим Шагалом. Наряду с текстом, написанным в 1918 году Тугендхольдом и Эфросом, это очень важный и наиболее понятный научный труд из всех, когда-либо написанных о Шагале. Хотя у Мейера как биографа были связаны руки: ему было запрещено, например, упоминать о существовании Вирджинии или Давида, хотя он появляется в книге и назван на фотографии, показывающей Шагала за работой.

В сентябре Шагал и Вирджиния ненадолго съездили в Ле Драммон, где он в первый и последний раз писал ее обнаженной. Может быть, Шагал чувствовал, что она выскальзывает из его рук. Однако в длинном письме с курорта к Опатошу Шагал погружается в несчастную судьбу еврейских интеллигентов в России и в воспоминания о «моей маленькой и дорогой подруге, которая лежит там, в Н.-Й., бедняжка, и теперь уже как семь лет. Как долго она будет там лежать одна – кто знает».

Осенью в доме появился бельгийский фотограф Шарль Лейренс, который делал портрет Шагала в Америке. Фотограф приехал, чтобы сделать фотографии художника на вилле «Холмы». У учтивого, щегольски одетого, чувственного мужчины на год моложе Шагала, было слабое сердце, и скучающая, готовая флиртовать Вирджиния носила за ним его камеру. Шагал без особого восторга смотрел, как Лейренс учит ее началам фотографии. Как Джон Мак-Нил, как Шагал, который был одинок и сходил с ума от горя, когда она встретилась с ним, Лейренс был еще одним больным, нуждающимся в лечении, чья уязвимость привлекла Вирджинию.

Живые, проницательные портреты Лейренса были хорошо приняты в художественных и литературных кругах, и в январе 1952 года он был приглашен в «Холмы» фотографировать свадьбу Иды.

Ида потребовала, чтобы свадебная церемония проходила в студии Шагала, где под картиной «Синий цирк» Шагал танцевал с Жаком Превером, и оба танцора пытались макнуть Иду носом в шампанское перед тем, как она увенчала голову Франца последним слоем свадебного торта. Вечеринка продолжалась всю ночь в столовой под картиной «Продавец скота». Среди гостей были Борде, Маги, Жак Лассень и Териад.

Ида рассказывала, что это был теплый радостный день, в течение которого Шагал выглядел очень счастливым. Он улыбается в центре семейной свадебной фотографии, где запечатлены также шафер Мейера, искусствовед из Швейцарии, Арнольд Рудингер, и смеющаяся Буш Мейер-Грефе. Ида стоит между Мейером и Шагалом, Вирджиния неловко позирует в отдалении. После отъезда гостей по домам, в саду она сказала Шагалу, что теперь ее очередь выйти замуж. Джон Мак-Нил в конце концов согласился дать развод, и Шагал был полон страстного желания узаконить Давида. Через несколько недель Вирджиния уехала в Лондон, чтобы присутствовать на судебных слушаниях. «Я люблю тебя еще больше. Не сомневайся… Я все время думаю о тебе, ты мне нужна… Целую тебя много, много раз», – писал ей Шагал. Но высказывая благодарность Опатошу за то, что тот сфотографировал могилу Беллы – Ида просила Луи Стерна положить туда цветы, чтобы так отметить ее свадьбу, – он писал: «Как грустно, как тускло… Мне кажется, у меня нет сил плакать… Видите, мой дорогой, я все еще разрезан на куски и не могу залечить свою рану».

Когда Вирджиния вернулась с постановлением суда, озабоченная тем, что происходит с Джин, она вместе с Шагалом занялась подготовкой к первой выставке керамики художника, где должны были быть показаны и гравюры к «Басням» (наконец изданные Териадом). Открытие выставки в Париже в галерее Маг намечалось на март. Снова объявился Лейренс, предлогом послужило его намерение фотографировать еще одну выставку Шагала, в Ницце, в галерее Поншет. Они отбыли в одно и то же утро в Париж, Шагал поехал поездом, а Лерейнс – в автомобиле. У фотографа были свадебные фотографии для Иды, которые он собирался доставить в ее дом на Кэ д’Орлож. Вирджиния последовала за ними позже в другом автомобиле, она везла керамику для выставки. Но когда Лейренс доехал до Парижа, он позвонил по телефону Вирджинии, затем сел в самолет, вернулся в Ниццу и провел с ней ночь в отеле. Вирджиния сказала Шагалу, что она остановилась у друзей в Ментоне, но Шагал позвонил туда и обнаружил, что там ее нет. В тот же вечер он сухо написал ей: «Как дела? Ты? Дети? Дом? Ну, скоро увидимся, целую».

Лейренс полетел назад в Париж, чтобы встретиться с Идой, не отваживаясь вызвать ее подозрения, которые могли возникнуть, если бы он не появился. Вирджиния колебалась. Через три дня Шагал в новом письме спрашивал ее, когда она приедет, тоскуя по ней и беспокоясь, советуя ей пить травяной чай, жалуясь на то, что ему не хватает разговоров с ней, но что он может выражать свою любовь к ней только в живописи или в русских стихах.

По дороге в Париж Вирджиния прервала свое путешествие в Оксере, где провела еще одну ночь с Лейренсом. Лишь 20 марта вечером, накануне вернисажа она добралась до Кэ д’Орлож, где ее ожидали ледяной Шагал и Ида. Вирджиния, распаковывая керамику, пыталась обороняться, ее первыми словами были обвинения Шагала в том, что он стал игрушкой в руках дилеров и издателей. Но тревожные подозрения Шагала от этого только усилились. Как только они пришли в свою комнату в отеле «Вольтер», Вирджиния заперлась в ванной, чтобы прочесть письмо от Лейренса. Когда же она выходила из ванной, Шагал схватил это письмо, и все раскрылось. Как говорит Вирджиния, «он ударил меня своей железной рукой и повалил на пол, потом снова и снова бил меня по спине; когда я начала приходить в себя, он опять бил меня и кричал: «Как ты могла? Это самое подлое предательство. Этот человек чудовище! Он осмелился прийти в дом к Иде, будто ничего не случилось. Он лжец и лицемер! И ты не лучше»… Он еще раз ударил меня… теперь он хотел узнать правду».