Читать книгу "Суриков - Татьяна Ясникова"

Несли гроб художники — Виктор Васнецов, Нестеров, Матвеев, какие-то еще мне неизвестные и мой отец.

Возле паперти ждал белый катафалк с лошадьми, покрытыми белой сеткой с кистями. Цветочный холм на колесах тронулся. Это было величественное зрелище, величественное и печальное…

Народ провожал Сурикова. Траурное шествие двинулось к памятнику Пушкину. Шли студенты, художники, артисты, дамы в мехах и перьях, господа в дорогих шубах, шли бедно одетые служащие, рабочий люд, солдаты, шли, хлюпая по весенней мартовской грязи ботами, калошами, солдатскими сапогами, дырявыми ботинками. И всю дорогу до самого кладбища студенты пели «Вечную память». За толпой двигались экипажи, сани и фургон с венками.

Многие прохожие, узнав, кого хоронят, приподнимали шапки и, постояв с минуту, вдруг спускались с тротуара и вливались в толпу провожающих…

От Старо-Триумфальных ворот (теперь это площадь Маяковского) процессия свернула налево и темным потоком покатилась по Садовой вниз. Возле дома Пигит катафалк задержался, и импровизированный хор студентов пропел «Со святыми упокой», и снова шествие двинулось в путь до Кудрина, по Пресне — на Ваганьково.

Мы с мамой и Леной сели в какую-то свободную пролетку.

Повалил густыми хлопьями снег. Белый в белесом дневном свете, он отделил нас от толпы, и я сразу потеряла ощущение реальности — едешь неизвестно зачем, неизвестно куда, едешь молча, скованная пустотой внутри. Хлопья снега тают на наших лицах и скатываются по ним холодными слезами. Потом снег кончился.

Я помню яму, куда опускали уже заколоченный гроб… Глубокую ярко-рыжую яму среди белых сугробов, рядом с крестом, на котором написано: «Елизавета Августовна Сурикова».

Помню, как прерывающимся от рыдания голосом Виктор Михайлович Васнецов начал говорить:

— Прощай, дорогой товарищ, дорогой Василий Иванович! Великий, родной русский художник! — Непокрытая голова Виктора Михайловича, голубые глаза, полные слез, седая борода, развевающаяся на мартовском ветру, всем, кто был тогда, запомнились в облике, присущем именно Васнецову. — Спи спокойно последним, вечным сном. Вечная тебе память, вечная тебе слава в роды родов русского народа. Прости!

После него говорил сибирский художник Попов, — хорошо, по-сибирски сурово и крепко. А потом молодой сибиряк студент Заливин читал стихи студента Леонова, и уже в сумерках, среди голых деревьев, памятников и могильных крестов, во влажном весеннем воздухе отчеканивались последние строчки этих неприхотливых, но сердечных стихов:

Тому, кто в творчестве правдивом и свободном Страдание вознес на высоту, Охваченные горделивым чувством, Приносим мы, сыны земли родной. Тому, кто дорог нам своим искусством, Поклон земной…

И тут старик Васнецов, полный скорби, не выдержал и опустился на колени…»

Одним из тех, кто не слышал о кончине Василия Сурикова и влился в траурную процессию, ее завидев, был скульптор Сергей Коненков. Спустя более чем 30 лет он писал в мемуарах: «В 1916 году, не припоминаю, в силу каких причин, я долго не видел Василия Ивановича. Моя мастерская располагалась тогда на Красной Пресне, неподалеку от Ваганьковского кладбища. Выхожу я как-то на улицу и вижу траурную процессию. Узнал в ней знакомых. Подошел, а мне говорят: «Суриков». Все поплыло перед глазами… Еще при жизни Сурикова, когда я вместе с художником Кончаловским возвратился из Звенигорода, где мы провели летние месяцы, Василий Иванович, рассматривая мои последние работы, сказал: «Я бы охотно позировал вам». Но я не посмел лепить Сурикова. Полагал, что эта ответственная задача мне не по плечу. Однако создание образа дорогого художника, друга всегда оставалось моей мечтой. Минуло более тридцати лет. Сейчас я работаю над памятником Сурикову. Мечта моя сбывается»[171].

Скульптурный портрет Сурикова в рост находится в музее скульптур С. Т. Коненкова в Смоленске. Он очень современен. Великий художник предстает в нем не в назидательном качестве классика, как изображал себя он на автопортретах, а в живом угловатом движении, «корявости», что было естественно для Коненкова, любившего работать в дереве. В этой скульптуре Коненков следует заветам Сурикова — передавать живое мгновение жизни, ее внутренний «жар». Для Сурикова всегда была ограничителем его исканий академическая выучка. Коненков более свободен — сроднившись с народной стихией, он услышал ее грозную, «не обработанную грамотейством» (слова В. Даля) пластическую речь. Еще бы — искусство, пройдя сквозь горнило революций 1917 года, стало другим. Ровно год не дожил Василий Суриков до них, до того момента, когда столько раз описанное им в живописи трагедийное начало вышло вновь на реальную сцену в небывалом размахе.

А пока, в 1916 году, и прежде всего на родине — в Красноярске, встал вопрос об увековечивании его памяти.

Еще 23 февраля в залах Общественного собрания города открылась первая выставка картин и скульптур сибирских художников — 276 работ восемнадцати мастеров. Из них наибольшее внимание привлекли картины алтайца Г. Гуркина, красноярцев Д. Каратанова и В. Золотухина, иркутян К. Померанцева и А. Овчинникова, скульптура А. Попова. Открытие выставки привело к многочисленным обсуждениям вопросов и проблем искусства, сибирской художественной школы. И как гром грянуло посреди этого оживления известие о смерти Василия Сурикова. Появились публикации в печати, сообщения об инициативах, касающихся Красноярской картинной галереи, заседаниях, посвященных памяти художника.

Е. А. Иванова в «Обзоре документов Красноярского краевого государственного архива, касающихся В. И. Сурикова и его родных» пишет: «…Вторая группа документов касается создания в Красноярске картинной галереи имени Сурикова и увековечивания его памяти. Они представлены, в основном, материалами Государственного музея Приенисейского края и довольно немногочисленны. Среди них вырезка из газеты «Сибирская мысль», рассказывающая о состоявшемся 29 октября 1916 года заседании городской комиссии по увековечиванию памяти В. И. Сурикова. На заседании присутствовали П. И. Гадалов, В. М. Крутовский, А. И. Суриков. Комиссия решила открыть памятник великому земляку и зал в новом здании музея, а также издать биографию художника, иллюстрированную репродукциями его картин. Из этой же газеты мы узнаем, что студентами и курсистками, членами Красноярско-Енисейского землячества в Москве были собраны деньги для покупки книг в память В. И. Сурикова. В своем письме в редакцию они призвали всех имеющих оригиналы или копии картин великого земляка передать их в общественное пользование»[172].

Одним из тех, кто скорбел в Красноярске и откликнулся живым участием на увековечивание памяти художника, был архитектор Леонид Александрович Чернышев. Это о нем писал Суриков в письме Кончаловским: «Чернышев много интересных домов понастроил в Красноярске, так что вид у него стал другой теперь». В 1889 году по проекту Чернышева и под его личным надзором было инициировано строительство Красноярского краеведческого музея в стиле модерн, с использованием форм величественной древнеегипетской романтики. В 1930 году, после революции, пожара здание наконец-то было введено Чернышевым в строй. Более чем на сорок лет судьба архитектора оказалась связана с музеем, словно по благословению боготворившего отечественную старину земляка — Василия Сурикова.