Читать книгу "Гнезда химер. Хроники Хугайды - Макс Фрай"

– Твоя правда, – согласился он. – Будет здорово, если однажды я буду проходить мимо и увижу, что окна открыты, а в саду поют птицы.

Потом я принялся будить Эбенгальфа. Труднее всего оказалось его растолкать – на это я угрохал чуть ли не четверть часа. Зато потом дело пошло легче. Он внимательно выслушал мой рассказ о явлении Вурундшундбы, похмелился кружкой воды, в которую добавил щепотку хэхэльфовой отравы, с неописуемой скоростью умял здоровенный кусок окорока и решительно поднялся на ноги.

– На сегодня все! – сурово объявил он своим собутыльникам. – Вот отпущу демона – догуляем. Гаси свет, Нидольгаль.

Напоследок мне довелось полюбоваться на еще одно чудо: смертельно пьяный Нидольгаль Наоргаль извлек откуда-то из-под стола лук со стрелами, дрожащими руками натянул тетиву и выстрелил.

«На кого бог пошлет – так, что ли?» – ехидно подумал я.

Но обошлось без жертв. Более того, стрела попала в самый кончик свечи, да так точно, что погасила пламя. Наоргаль выпустил следующую стрелу, еще одна свеча погасла. Я понял, что о случайном везении тут не может быть и речи.

– Меткий глаз! – с гордостью констатировал Эбенгальф. – Гасить свет в моей гостиной – его любимое занятие. Второе по счету после выпивки. Ладно, пошли, Маггот.

* * *

Мы долго поднимались по лестнице и наконец оказались в небольшой темной комнате под самой крышей. Она освещалась только красноватым пламенем гаснущего камина. Хозяин быстро подбросил в камин несколько поленьев, и пламя вспыхнуло с новой силой.

– Вершить чудеса лучше поближе к небу, – глубокомысленно сказал Эбенгальф. – Рандан Таонкрахт этого никогда не поймет, сколько ни бей его Лопатой по вздорной голове!.. Ты мне вот что скажи: когда он тебя призвал, ты куда сначала угодил? В камин?

– А как ты догадался? – удивился я.

– Так часто бывает. Вашего брата, демона, так и тянет поближе к правильному огню, – туманно пояснил он. – Ты вот что, Маггот: становись поближе к камину, а когда я закончу читать заклинание и умолкну – прыгай в огонь. Не бойся, не обожжешься – не успеешь!

– Ладно, – кивнул я.

– Только не медли, – предупредил он. – А то придется всю эту тягомотину по новой заводить.

Эбенгальф не зря окрестил процесс сотворения величайшего из чудес «тягомотиной». Он читал свое заклинание полчаса, не меньше. Впрочем, я не удивлюсь, если окажется, что он бормотал странные слова, наверняка не имевшие никакого значения, несколько суток кряду: время шло не так, как я привык: оно текло мне навстречу, и я почти ощущал прикосновение этого потока к своему телу. Время огибало меня в точности, как речная вода огибает препятствие, встретившееся на пути.

Потом что-то произошло, поток времени остановился, я внезапно понял, что голос Эбенгальфа умолк, и, не раздумывая, шагнул вперед. К этому моменту пламя в камине больше не казалось мне серьезным препятствием, кажется, я просто забыл, что огонь имеет свойство обжигать.

Я и не обжегся. Просто шел вперед, пока не понял, что дальше идти невозможно: я уперся в стену, которая при ближайшем рассмотрении оказалась стеной моей собственной гостиной.

– Получилось! – сказал я вслух.

– Что у тебя получилось? – спросил из-за двери звонкий голос прекрасной леди, которая обещала мне долгую прогулку при луне и вот – не обманула! – Во что это ты одет, Макс? – весело спросила она, переступая порог.

– Да вот, наткнулся на какое-то смешное барахло в старом шкафу, – нашелся я. – Наверное, от прежних жильцов осталось. Мне нравится, но на улицу в таком не выйдешь, хотя… Кстати, я давно хотел узнать: а в Ехо бывают карнавалы?

Эпилог

Если верить коротеньким треугольным стрелкам старых часов в моей гостиной, получается, что я уложился примерно в пару секунд – время моего отсутствия в этом прекрасном Мире стремится к нулю.

Возвращение домой не стало для меня серьезным потрясением: ни в тот замечательный вечер, ни позже, под утро, когда я добрался до своей спальни и остался наедине с собой, любимым, со всеми вытекающими последствиями. Я долго лежал в постели без сна, но не сходил с ума, как следовало бы ожидать, а с незнакомой мне доселе нежностью перебирал в памяти фрагменты своей одиссеи. Насколько я могу судить, все воспоминания остались при мне – по крайней мере, странствия по Хомане представляются мне вполне цельной, последовательной картиной, без пробелов и провалов в событийном ряду, которые не знаешь, чем заполнить.

Самое удивительное, что я долго не хотел – или не мог – говорить на эту тему с кем бы то ни было. У меня было смутное ощущение, что влюбленному в меня древнему ветру по имени Хугайда будет приятно, если его имя останется в моем сердце, но никогда не сорвется с моих губ – разве что во сне. Собственно, можно сказать, что я храню молчание до сих пор, поскольку сам неоднократно убеждался, что слова, написанные на бумаге, и слова, сказанные вслух – совсем не одно и то же.

Коробочка с ароматным цветком, романтический подарок ндана-акусы Анабана, до сих пор лежит в одном из многочисленных шкафов, заполненных всякой милой чушью, о которой я забываю через пять минут после того, как кладу на полку. Цветок по-прежнему пахнет, и иногда я позволяю себе открыть коробочку и вдохнуть этот сладкий, но совершенно чужой аромат.

Семена мурбангонской травы, выразившей пожелание совершить путешествие между Мирами, я посадил далеко за городом и никогда не возвращался на это место. Уверен, что я траве больше не нужен. Я сделал для нее все, что мог, и теперь от меня требуется только одно: не мешать ее таинственной новой жизни.

А иногда по ночам – не так уж часто в моем распоряжении оказывается ночь, до краев переполненная одиночеством – я разжигаю огонь в камине и подолгу смотрю на пляшущие языки пламени. Я не тоскую по просторам Хоманы и уж тем более – по людям, которые составляли мне компанию в моих странствиях, поскольку мое сердце не настолько вместительно, чтобы любить то, что утрачено навсегда. Но порой – слишком редко, по правде говоря – мне удается ощутить на своей щеке не жаркое дыхание пламени, а прохладное дуновение далекого древнего ветра.

Приложения

Улльские боги

Знающие люди поговаривают, что уллы – не совсем люди. Говорят, они – потомки зверей кых (юпла – кунхё). Еще говорят, будто улльские «боги» – это первые юплы, которые стали жить как люди. Но никто не знает, как все обстоит на самом деле.

Уллы дают детям имена в честь своих богов. Иным именем человек этого народа называться не может. Традиция основана на распространенном среди уллов суеверии: они полагают, что после смерти каждый отправится во владения того бога, в чью честь назван, и станет вести соответствующий образ загробной жизни.

Считается, впрочем, что боги покровительствуют и живым уллам, но не всем подряд, а опять же исключительно тезкам.