Читать книгу "Цицианов - Владимир Лапин"

Трудно было предположить, что остальные владетели Восточного Кавказа станут равнодушно наблюдать за тем, как Российская империя присоединяет еще одну территорию в их регионе. Неизбежным в этой ситуации являлось выступление одного или нескольких ханов в поддержку Магомет-хана Эриванского. Чтобы этого избежать, Цицианов приказал провести несколько отвлекающих операций на Каспийском побережье. 20 января 1804 года он дал секретное предписание командующему над Астраханским портом и Каспийской флотилией капитану 1-го ранга Певцову подготовить к 1 апреля транспорты для полка пехоты и восьми полевых орудий. Для артиллерийской поддержки с моря предписывалось снарядить фрегат или бомбардирское судно, становившееся флагманом эскадры, а также две бригантины. Через месяц Певцов прислал подозрительно многословный ответ, объясняя, что к началу апреля могут быть готовы немногие суда, а другие — лишь к маю и июню[725]. В официальных отчетах негативные сведения следовало как минимум удваивать, а вот сведения положительные — делить на два. Объясняется это стремлением чиновников различных ведомств, в том числе и морского, скрыть недостатки и, напротив, в самом радужном свете выставить достоинства. Результат: моряки оказались готовыми только к середине лета и не смогли выполнить главную задачу — высадить на южном побережье десант, способный оттянуть на себя значительные силы персов. Боеготовность даже Балтийского и Черноморского флотов находилась в те годы на крайне низком уровне. В морском ведомстве (как и во всех прочих) хищения государственной собственности велись в различных формах и различных размерах: высшие чины получали большие взятки от подрядчиков, служащие среднего звена не упускали своей доли в процессе расхищения казенного имущества, а рядовые пользовались тем, что плохо лежало в прямом и переносном смысле этого слова. По свидетельствам одного из мемуаристов начала XIX века, кражи в портах нередко оказывались более похожими на разбои, поскольку вывозившие казенное добро дерзали вступать в открытые схватки с караульными[726]. Служба на Каспии вообще считалась ссылкой, а порядки, царившие в Астраханском адмиралтействе, потрясали даже людей, привыкших к любым беспорядкам. Упадок Каспийской флотилии во многом объяснялся особенностями самого театра военных действий. Азербайджанский и дагестанский берега изобиловали отмелями, камнями, из-за чего корабли не могли подойти близко к урезу воды. Дальнобойность пушек того времени была такова, что об артиллерийской поддержке с моря говорить не приходилось. На всем западном побережье имелись только две более или менее удобные гавани — Баку и Дербент. Основные стратегические пункты Северного Кавказа и Закавказья, главные транспортные пути находились вдали от берега, и это была еще одна причина слабого влияния флота на развитие событий.

Не дождавшись выхода флота из Астрахани, русские войска в мае 1804 года стали сосредоточиваться в Саганлуке, в восьми верстах от Тифлиса. Всего удалось собрать для похода 4500 штыков и сабель при двенадцати орудиях. Эриванский хан понимал, что оказался между молотом и наковальней. Поэтому он попытался избежать войны и направил в Тифлис специального посланника с уведомлением о том, что шах собирает войска и приказывает эриванцам присоединиться к нему. Это послание вполне можно было принять как угрозу, поскольку в нем обильно цитировался приказ шаха с обидными для россиян выражениями. Цицианов именно так это и расценил, ответив запиской «для памяти», где изложил условия, на которых Эриванское ханство могло войти в состав России. «Я никогда не лгал, — грозно напоминал он своему адресату, — и в целый год пребывания моего здесь, кажется, доказал, что вывезу царскую фамилию, разорившую Грузию междоусобной войной, и вывез; сказал, что покорю Джарскую провинцию, и покорил; сказал, что Ганджу возьму, и взял; сказал, что введу в Российское подданство Мингрелию, и ввел. Говорю, что то же сделаю с Имеретией, и сделаю. Говорю, что поставлю патриарха Даниила на патриарший престол, и поставлю, а Давыду обещаемый всесильным и великим моим Государем пенсион доставлю, и доставлю. Говорю, что Эривань заставлю платить дань, и заставлю… Я не словами стращаю, а штыками действую и делами доказываю. Я войска, мною командуемые, не называю по-персидски бесчисленностью звезд, но когда приду с ними в Бамбаки (пограничный пункт. — В.Л.), то никакого условия не приму и то же сделаю, что с Ганджой…»[727] Избежать такой беды Магомет-хан мог только немедленным утверждением Даниила патриархом и отправкой Давида в Тифлис. Этот шаг означал бы его готовность принять российские условия.

Хан направил Цицианову еще одно письмо, объявив, что готов вести переговоры о подданстве. Ответ был выдержан в жестких, но не оскорбительных выражениях: хану гарантировались сохранение престола и защита от внешних врагов. В обмен — присяга на подданство, 80 тысяч рублей дани в год, размещение русского гарнизона в Эривани. Доказательством же действительности намерений должно было стать немедленное утверждение Даниила армянским патриархом. Закончил же письмо Цицианов своеобразной ритуальной фразой: «Вот мои последние слова, вот вам дорога благая, буде не по ней пойдете, не я буду виноват вашей погибели»[728]. Надеясь на положительный ответ, главнокомандующий произвел перегруппировку войск. Войска под руководством генерал-майора Леонтьева должны были войти на территорию Эриванского и Нахичеванского ханств, дабы убедить их правителей в том, что Россия не оставит их без защиты. Главная же задача заключалась в том, чтобы оградить Эчмиадзин после водворения там законного патриарха Даниила от возможного нападения персов. Прагматизма Цицианову было не занимать. Несмотря на грозные слова и ультимативный тон посланий, он находил возможным продолжать переговоры до последней минуты. Когда уже начали греметь выстрелы, он согласился ответить на очередное письмо Магомет-хана Эриванского, не снижая при этом градус своей гневной риторики: «…Божусь вам живым Богом, коего исповедую, что вашему высокостепенству нет другой дороги к спасению, как по приближении моему к крепости встретить меня, вынесть ключи мне и предаться священной воле всемилостивейшего и великого моего Государя Императора… Не могу умолчать перед вашим высокостепенством, что уже персидской политике и вывертам не время. Или милости и пощады просите, или ждите жребия Джават-хана Ганжинского, чего бы я вам не желал, но если поупорствуете один день, то я покажу, что я даром или бесполезно с непобедимыми войсками ходить не умею»[729]. На Кавказе военные резоны всегда находились в переплетении с резонами политическими. Это проявлялось как на уровне стратегии, так и на планах конкретных боевых операций.

От армян-лазутчиков удалось получить достоверную информацию как о численности неприятельских войск, так и о военных планах. Главные силы персов (около 40 тысяч человек) под командованием царевича Александра намеревались изгнать русских из Гянджи. Двухтысячное эриванское ополчение тем временем совершало диверсию в Бамбакскую провинцию, надеясь «возмутить» тамошних мусульман и отвлечь войска, двигавшиеся из Тифлиса. Магомет-хан укреплял Эри-вань, собирал провиант и боеприпасы. Во главе персидской армии стоял наследный принц Аббас-Мирза (1782—1833). В 1805 году шах назначил его правителем Азербайджана. Аббас отличался личной храбростью, страстно желал прослыть великим полководцем, но талантами военачальника природа его обделила. Чтобы исключить попытки армян перейти на сторону противника, он приказал от каждой семьи взять заложника, которого ждала неминуемая смерть в случае измены. Из пределов Персии летели письма, адресованные влиятельным людям, с призывом перейти на сторону шаха и обещаниями невиданных ранее милостей. Цицианов распорядился организовать перехват посланий, но в целом не проявлял по этому поводу никакой нервозности, поскольку, по его мнению, «…все князья значащие и доверенность всенародную имеющие, состояли в непоколебимой приверженности к российскому правлению»[730].